КОГДА РЕБЕНОК ПЛАЧЕТ
Когда ребенок плачет, нам становится не по себе, и мы пытаемся во что бы то ни стало прекратить плач, забывая иной раз выяснить причину. Приведем достаточно типичный монолог матери: «Опять плачешь? Да что же это такое! Сказано: не плакать, — значит, надо сдержаться, взять себя в руки. Ведь летчики не плачут. И взрослые тоже. Смотреть тошно. Куда же это годится! Слово не понимает! Вот придет папа, он тебе покажет, а еще лучше, дядя заберет в мешок — и дело с концом, будешь впредь знать, как плакать. А пока встань в угол. Что, прощения просишь, даешь слово, что не будешь плакать? То-то же. И еще скажи спасибо, что я тебя не наказала под горячую руку. Всякое бывает. Могу сорваться. А потом пью валерьянку. Ты что думаешь, у меня железные нервы? Я ведь тоже человек. Вот когда ты плачешь, то думаешь только о себе, а и меня пожалеть надо. Знаешь, когда папа приходит с работы? Да, верно, последний раз ты его видел в воскресенье. Хочешь, чтобы папа погулял с тобой? Подожди, наступят праздники, и тогда он погуляет. Опять плакать! И еще скажи спасибо, что я тебя не наказываю. Слышишь, за стеной кричат истошно: «Прости меня, больше не буду»? А его все равно накажут. И правильно сделают. Зато посмотри, какой он тихий и послушный на улице. Мне б такого. Что, он отнял игрушку? Да не может этого быть. Вечно ты что-нибудь сочиняешь. И представить не можешь, что ему будет, если мать узнает. Тебе не пожелаю. Ну что, перестал плакать? Вот и хорошо. И чтобы не плакать больше, ты ведь мальчик!»
Видим мы, что здесь явно добрая мама, которая не спешит браться за ремень. Но и она не может удержаться, чтобы не прочитать ребенку длинную мораль или для видимости отправить в угол, после которого чувства малыша не станут более приподнятыми, а сам он — более воспитанным.
Не всегда удается выяснить у малыша причину плача, когда он настолько охвачен чувством горя и обиды, раздражения и боли, что не способен даже воспринять смысл обращения к нему. Однако нетерпеливые, тем более требовательные взрослые пытаются тут же получить ответ о причине плача, тормоша ребенка и вводя его в состояние еще большего возбуждения и беспокойства. Возникает замкнутый круг. Не получая ответа, взрослый начинает беспокоиться или раздражаться, а ребенок — больше плакать. Еще хуже действуют окрик и приказ прекратить плакать. К тому же, когда ребенок плачет, не самое подходящее время для выяснения отношений и наказания, даже если он и провинился в чем-то. Здесь всегда существует опасность, что мольбы о помощи останутся без внимания. Раз, другой не будет проявлено жалости и сострадания, и он потеряет веру в доброту и отзывчивость близких, отвернется, а то и ожесточится в глубине души, озлобится, станет недоверчивым и неоткрытым в чувствах. У самых что ни на есть строгих и педантичных родителей дети действительно не плачут, но они часто и не способны на выражение открытых, непосредственных чувств, излишне серьезны, а то и боятся быть самими собой. Вместо смеха — что-то вроде улыбки, и не так просто разобраться, плачут они или смеются. Зато легко могут огорчаться, волноваться или приходить в раздражение и ярость.
Реже плачут дети и у тех родителей, которые привыкли неустанно стыдить за малейшие отклонения от образа идеального ребенка, который, конечно же, никогда не плачет, беззаветно любит родителей и обладает как бы сильным характером. Заплакать — это все равно что совершить крайне безнравственный поступок, своего рода преступление века. Да что там говорить! Он уже почти взрослый, и требовать надо как со взрослого, не прощая и не давая ни в чем спуску, а уж плакать и подавно стыдно. Что он, маленький, что ли? Плачут только глупые дети, которые к тому же не любят родителей. И родители не любят этих детей, раз они такие упрямые и вредные. Не понимают, как вести себя как нужно, как положено. И смеяться громко тоже неприлично.
Обычно эти переполненные чувством долга и ответственности родители не переносят никаких отклонений от заранее заданного образа жизни. Они живут по принципу: так должно быть, а все остальное — от лукавого, и слезы тоже. Постоянное сдерживание слез и других «неприличных» эмоций у детей, несмотря на явное желание иной раз поплакать, засмеяться или покричать, не проходит бесследно, как это видно на примере мальчика пяти лет, который никогда не плакал. Но что стоит за этим, мы узнаем, ознакомившись с его семейной ситуацией.
Вначале послушаем его самого: «Я знаю: некоторые ребята плачут, а у меня никак. Воспитательница говорит, что глазами часто моргаю, а папа обещает выпороть, если не перестану гримасничать. А что это такое, я и сам не пойму. Получается так, и все. Доктор сказал маме, что тики — нервность какая-то, и еще ругал маму, что пошла со мной в цирк и я смотрел по телевизору «Спокойной ночи, малыши.» Там как раз про Аленький цветочек сказку показывали. Доктор, к которому мы ходили раньше, сказал, что один мальчик все время плакал от страха, увидев Чудовище, и долго не мог уснуть. Я же — ничего. Было, конечно, немного страшно, но чтобы плакать — ни-ни. Я знаю — плакать нельзя. Мама сказала, что плакать можно только на похоронах, да и то не очень сильно. А в цирке было очень интересно. Мама говорила только, чтобы я не очень смеялся, а то заболит живот. А у меня и так болит, особенно перед детским садом. Да я и так все знаю, как в цирке делается, так что и смеяться нечего. А животных и так уж всех видел — в энциклопедии».
В приведенном монологе обращает внимание высокий, но односторонний уровень интеллектуального развития. Мальчик слишком рационален для своего возраста, все знает, понимает, но не чувствует многое из того, что чувствуют сверстники. И смеяться не может, как, впрочем, и по-настоящему радоваться и восхищаться. Все подвергает анализу, во всем сомневается и нередко пребывает в задумчивости, как бы в состоянии заторможенности. Заторможены и его эмоции. Он и раньше не играл в подвижные, шумные, эмоционально насыщенные игры, предпочитая одиночные игры с «конструктором», а сейчас и шахматы. Да и оба родителя, инженеры по образованию, развивали только интеллектуальную сторону психики мальчика, забыв о существовании другой — эмоциональной. И всегда в доме были слова, слова, бесконечные объяснения, предостережения, советы. Даже чувства родители выражали больше словами: «по-моему, это смешно», «наверное, мне плохо», т. е. они скорее догадывались о наличии чувств, чем испытывали их на самом деле. У мальчика чувства еще были, но уже спрятанные за семью печатями. Тем не менее временами он становился повышенно раздражительным и нетерпеливым, словно открывался клапан и вырывался сжатый пар, неиспользованная эмоциональная энергия. Тогда и слезы могли при обиде подступить близко к глазам, но плакать он все равно не мог.
На этом фоне внутреннего психического перенапряжения, не свойственного возрасту, и появились тики — непроизвольные подергивания мышц лица. Мальчик их не чувствовал, тем более не мог управлять ими, как того требовали принципиальные родители. Тики возникали каждый раз, когда он с нетерпением ожидал какого-нибудь события, когда что-нибудь не получалось, когда разговаривал с незнакомым человеком или смотрел фильм. То есть все, что было связано с впечатлениями, интересом, возбуждением, вызывало не столько сами эмоции, сколько лежащее в их основе психическое напряжение, распространяющееся на наиболее чувствительные к эмоциям мышцы лица. Личико становилось своего рода кривым зеркалом души, когда вместо удивления морщился лоб, улыбку заменяли подергивания мышц в области рта, смущение и чувство вины выражались частым миганием, а раздражение и недовольство — шмыганьем носа и издаванием звуков типа «кх» или покашливанием.
Почему же так быстро нервное возбуждение охватывало мышцы лица, и почему именно мышцы? Да потому, что мышечная сфера — место наименьшего сопротивления у таких детей, их своеобразная ахиллесова пята. Мальчик, о котором идет речь, не отличался ловкостью. И откуда было ей взяться? Он не играл в игры, требующие физической сноровки, мало двигался, не катался на велосипеде, коньках, лыжах. Был напряжен, скован, не мог расслабиться даже во время сна, скрипел зубами, бормотал про себя, а утром вставал невыспавшимся, капризным. В детском саду держался обычно в стороне, боялся сказать что-либо не так, как нужно, как следует, или пытался играть главные роли, что не принималось сверстниками, поскольку он все воспринимал буквально, не мог представить себя на месте кого-либо, быть непосредственным, зато часто обижался и в результате выходил из игры. Домой приходил с синевой под глазами; было видно, что ребенок устал, переживал, нервничал, детский садик ему не нравится, несмотря на все желание общаться с детьми. К тому же чем больше родители боролись с тиками, пытаясь запретить их, тем чаще они появлялись.
А беспокоиться нужно было в первую очередь не о них, а о том, почему мальчик напряжен, так неловок, задуматься, раз он не смеется и не плачет, почему не получается со сверстниками, почему такой не по-детски расчетливый и принципиальный, лишен гибкости, спонтанности и непосредственности в выражении чувств.
И как же все-таки поступать в отношении тиков — замечать их, не замечать, наказывать или призывать к совести?
Первое правило: тики должны быть невидимыми для родителей. Их нет, даже если они есть; тогда они пройдут быстрее.
Второе правило: следует «оживить» ребенка, вдохнуть в него струю жизнерадостности и оптимизма, сходить лишний раз в кукольный театр, поиграть в совместные подвижные игры вроде пятнашек, сражений, дать вволю покататься на велосипеде, санках, погонять мяч — пусть войдет в азарт, поозорничает, покричит, будет непосредственным, раскованным и веселым, как все мальчишки. Для этого и созданы игры и забавы. Это нужно как отдушина в монотонной, однообразной жизни, где все разложено по полочкам, предусмотрено, просчитано.
С возвратом эмоций тики вначале усилятся, словно захваченные весенним половодьем, а потом постепенно сойдут на нет. Мы вернем ребенка в детство и получим урок, что природа не терпит пустоты, и не может быть полноценной жизни без эмоций. Только не нужно спешить загружать его музыкальными занятиями, тем более определять в музыкальную школу. Да, память у него отличная. Но если приглядеться внимательнее, то это механическая память на цифры, слова, ноты, то есть не смысловая, тем более не эмоциональная. Как ни странно, но ее заострению иногда способствует кислородное голодание мозга при родах (явления гипоксии или асфиксии — удушья). Не в меру честолюбивые родители начинают нещадно эксплуатировать ее, не обращая внимания на общую нервную ослабленность ребенка. Расплатой за это обычно бывает усиление, а не прекращение нервности, появление тиков, заикания, прежде всего у детей, потерявших способность плакать и открыто выражать другие эмоции и переживания.
В иных случаях добрые и отзывчивые по характеру взрослые не переносят плача и делают все, чтобы ребенок никогда не плакал, не огорчался, чтобы ему не было плохо. Но это тоже крайность, когда создается искусственная среда и плач отсутствует только потому, что рядом постоянно находится кто-либо из взрослых, предупреждающий любое отрицательное выражение эмоций. В этой связи нам вспоминается мальчик четырех лет с бронхиальной астмой, начавшейся без видимых причин год назад. Он скоро уставал и задыхался при быстрых движениях, беге. Было выписано все что положено, но улучшения не наступило.
На прием с ним пришли родители отца мальчика, поскольку мать, занятая собой и старшей дочерью, отказалась от последующих обращений, а отец видел сына только спящим. Так что родителей заменили бабушка и дедушка, поскольку оба были на пенсии и отдавали все силы внуку, ухаживая за ним так, как если бы он был совсем беспомощным и не способным обслужить себя. Они очень беспокоились по поводу возможных заболеваний. Главным же было то, что дедушка, любя внука, старался предотвратить любое расстройство ребенка, и прежде всего плач. Много читал книжек, а играть забывал, да и к тому же неважно чувствовал себя. И раньше, буквально с рождения, старался изо всех сил, чтобы внук не кричал громко, никогда не употреблял «плохих слов», не проявлял «плохих» желаний. Следил, чтобы он не разбирал игрушек, интересуясь, как они устроены, не бросал их.
Неудивительно, что мальчик на приеме вел себя скованно и напряженно, отказывался играть в подвижные игры, с испугом глядел на детские сабли и пистолеты. Всячески отрицал свои страхи, словно дорожил ими, как самыми интимными переживаниями, но после знакомства с игрушками и тряпичными куклами, изображающими зверей, признался, что боится всех чудовищ на свете, темноты, страшных снов и многого другого. Чувствовалось, что ребенок явно заражен тревогой и беспокойством взрослых, не может быть самостоятельным и активным, в переносном и буквальном смысле слова распрямить плечи и вдохнуть полной грудью.
Стоило ли удивляться, что он настолько привык сдерживать себя, чтобы не огорчать дедушку, что потерял способность к спонтанному, естественному для его возраста проявлению чувств. И когда был на даче год назад, пытался пробежаться вместе со сверстниками, смеясь при этом, как и они, но не получилось, стал задыхаться, кашлять. А тут еще беспокойство дедушки, дополнительные ограничения, и чем меньше двигался, больше боялся и сдерживался, стараясь быть «хорошим», тем чаще проявлялись приступы одышки. Добавим, что смех и плач — естественные способы вентиляции легких, а плач, как и кашель, — к тому же очистка дыхательных путей.
Из приведенных примеров, разумеется, не следует, что только отсутствие плача явилось причиной тиков, заикания или бронхиальной астмы. Их необходимо рассматривать в контексте недостаточной эмоциональной экспрессии у детей в возрасте, когда эмоции естественны и физиологичны, а также отношений к детям взрослых, не способных в силу различных причин найти оптимальные условия для эмоционального развития детей. Ведь известно, что психическая жизнь человека полноценна только в развитии и проявлении разнообразных чувств.
Другое дело, если плач становится настолько привычным, что сам по себе заменяет остальные эмоции и используется как способ осуществления явно непомерных желаний. Так бывает, если родители во всем потакают детям, не формируя адекватные возрасту чувства ответственности и контроля. К тому же это может быть проявлением не только излишнего родительского благодушия, но и эгоизма, и дети быстро научаются отвечать тем же, добиваясь плачем всего, что они хотят, невзирая на реальные обстоятельства. Выглядит это как капризы и истерики, и здесь нужна разумная твердость родителей, тем более нежелательно «стимулировать» плач, проявляя чрезмерное беспокойство, страх. Разумеется, недопустимы и угрозы наказаниями.
Возможна ситуация, например, при истерическом неврозе, когда ребенок часто плачет, ноет и кричит, пристает к родителям только потому, что они слишком заняты собой, не впускают в свой внутренний мир, не делятся положительными чувствами (отрицательными — сколько угодно).
Эти родители могут быть эмоционально замкнутыми, незрелыми или излишне принципиальными, могут любить другого ребенка в семье или друг друга в такой степени, что забывают о существовании детей. Возможен и такой вариант: родители ревнуют детей другу к другу.
К тому же один из детей может быть нежеланным, не соответствующим по полу ожиданиям родителей и вообще не отвечать их идеализированным представлениям. Тогда плач — драматически представленное чувство, способ привлечь дополнительное внимание, повлиять на отношения в семье, добиться расположения, любви и признания.
В этих случаях детей надо пожалеть, но отнюдь не ругать и не проявлять строгость. Плач пройдет вместе с налаживанием непосредственных, уважительных и теплых отношений в семье.
Мы видим, что плач имеет особый, только ему присущий психологический язык, который нужно своевременно распознавать. Для этого нелишне совершить экскурс в наше родительское прошлое — в первый год жизни ребенка. Начинается здесь многое, и плач тоже.
Первые месяцы жизни. Кажется, что малыш плачет по любому поводу и без всякого повода. Только потом мы разбираемся, какой он эмоционально чувствительный и впечатлительный. Пока же плач означает процесс адаптации к окружающей среде, своего рода переходную фазу между внутриутробным и внешним существованием, начавшуюся после того, как ребенок закричал при появлении на свет. Приятного в этом для ребенка весьма мало. И температура другая, и яркий свет после полной темноты, и болевые ощущения, когда обрезают пуповину и поднимают на руки, чтобы показать — вот он какой! Затем укутывание в пеленки и помещение в самое шумное место на земле — палату новорожденных, где общий звуковой фон от плача детей можно уподобить по силе звуку от пролета самолета.
Но человек ко всему привыкает, и новорожденный тоже. Постепенно развиваются его органы чувств, крепнет пищеварительная система, оформляется функция выделения. Вместе с укреплением нервной системы это способствует прекращению колик и плача, от чего страдают дети в первые месяцы жизни. Тем не менее заметно, что они еще очень чувствительны к любому дискомфорту, будь то мокрые пеленки, холод, стеснение в одежде, температура, боль или чувство голода.
Плач может возникнуть, когда много раздражителей, превышающих порог пока еще невысокой выносливости младенца. Типичный пример — шумная обстановка, множество беспокойных, раздраженных взрослых, громкий звук радио, телевизора. От шума, избытка впечатлений и нередко непоследовательной тактики взрослых ребенок настолько устает и перевозбуждается к вечеру, что долго не засыпает, плача при этом. Но и без утомления он должен немного поплакать, прежде чем заснуть. Все по-прежнему привлекает его внимание, он хочет еще бодрствовать, но возникающее утомление нервных клеток требует восстановления сном. «Сшибка» между процессами возбуждения и торможения порождает чувство беспокойства в виде плача.
И здесь уже видны различия в темпераменте и нервной возбудимости детей. Одни успокаиваются быстро, покричав по привычке, и сразу засыпают, другим нужно время, и заснуть они могут только после изрядной порции крика и присутствия рядом матери.
В семь месяцев, как уже не раз отмечалось, ребенок отчетливо реагирует беспокойством и плачем на уход матери. Указывает это на развитие привязанности, появление эмоциональной зависимости от матери, как ответ на ее нежные, любящие чувства и заботу.
Спустя месяц он может заплакать от внезапного появления незнакомого человека, особенно пожилой, так не похожей на мать женщины. Означает это, что мать стала единственным и неповторимым объектом эмоционального предпочтения и он стал сознавать отличия матери от других взрослых. Именно тогда возможен плач от беспокойства при разлуке с матерью, как это и случается при вре менной замене матери бабушкой, тетей, няней или при помещении эмоционально чувствительных детей, особенно мальчиков, в ясли. И здесь нужно бережно относиться к возникшему и пока очень ранимому эмоциональному контакту с матерью и не подвергать испытанию разлукой, вынести которую малыш еще не может, как и освоиться в окружении большого количества сверстников или остаться безразличным к замене матери другими взрослыми, например няней в яслях. Лучше всего это не допускать, особенно если речь идет о невропатии — общей нервно-соматической ослабленности, обостренной эмоциональности, невыносливости и ранимости психики. Такие дети вдвойне чувствительно реагируют на любое изменение сложившегося стереотипа отношений и действий. Им нужно большее время, чтобы успокоиться, чтобы прекратились вздрагивания при громких звуках, ярком свете, срыгивания при кормлении, наладилась деятельность желудочно-кишечного тракта, ослаб диатез, сон стал спокойным и глубоким, исчезла повышенная склонность к спазмам (ложному крупу), резким подъемам температуры и частым простудным заболеваниям. Со всем этим сходят на нет и повышенная возбудимость, неустойчивость настроения, пугливость и капризность, не говоря уж о повышенной плаксивости.
У этих детей существует даже некоторая «обоснованная», а по существу, болезненная потребность в плаче. Поплакав, они заметно успокаиваются, поскольку сбросили на время нервное напряжение. Затем оно накапливается снова, достигает критической точки — и снова следует приступообразный плач. Остановить его невозможно, пока ребенок не выплачется и не станет на время более покладистым и спокойным. Часто эти дети производят впечатление капризных и упрямых. На самом же деле это повышенно эмоциональные и нервные дети, и вина лежит на нас, на нашей собственной нервности, о которой мы не любим вспоминать, особенно если она была в детстве.
Причина детской нервности — и волнения матери при беременности, когда она выясняла отношения с мужем, сдавала экзамены, лежала в больнице для сохранения беременности или не очень успешно рожала. Да и потом состояние матери и ребенка оставляет желать лучшего, если в доме шумная, беспокойная обстановка, много взрослых, не способных прийти к согласию, к тому же нервных, возбудимых и непоследовательных в обращении с детьми. Тоща нервность детей, вместо того чтобы постепенно уменьшаться, сходить на нет, сохраняется на исходном уровне или возрастает, сопровождаясь беспокойством, неустойчивым настроением, капризностью и плачем. Как мы видим, нервное состояние детей является отражением нервного состояния родителей и конфликтной обстановки в семье.
Некоторые родители не придают должного значения своему эмоциональному состоянию, думая, что раз они делают все, чтобы ребенок был сыт, одет, имелись дорогие игрушки, значит, они выполнили родительскую миссию. Но именно дети первых лет жизни безотчетно эмоционально поддаются беспокойно-возбужденному состоянию взрослых, которые потом недоумевают, почему ребенок плачет: вроде бы они если и выясняют отношения, то на кухне. Забывают, к сожалению, что нередко после этого находятся сами в расстроенном состоянии, и все это непроизвольно передается ребенку, который если и спокоен днем, то беспокоен ночью, плачет, а то и просыпается, и трудно его успокоить. Конечно же, он видит сны, где папа превращается в Волка, Бармалея или Кощея, а мама — в Бабу Ягу. Более того, при уже имеющейся нервной ослабленности, эмоциональной чувствительности и впечатлительности ребенок может стать пугливым, и на этом фоне у него появляется риск развития заикания, тиков или ночного недержания мочи. Перевозбуждаясь и будучи не способным выразить свои чувства и желания, он начинает запинаться, повторять или растягивать слова, часто мигать, гримасничать или же, уставая от нервного возбуждения днем, настолько глубоко спать ночью, что не ощущать естественного для возраста позыва на мочеиспускание и не просыпаться, как большинство сверстников.
Таким образом, плаксивость в рассмотренном случае — признак явного неблагополучия в эмоциональном состоянии, отражение неразрешимых трудностей личностного развития. И если вместо того чтобы разобраться в причинах плача, мы будем воевать с ребенком, прибегать к жестким, репрессивным мерам воздействия, то только усугубим и без того нелегкое его состояние, усилим нервность, эмоциональное расстройство, выражением которых и является плач.
Есть еще одна причина плача у грудных детей, обусловленная не столько ослаблением, сколько повреждением нервной системы. Так бывает при преждевременных родах, тяжелом их течении, когда ребенок не кричал несколько минут, получил травму головы или перенес инфекционное заболевание с осложнением на мозг в первые годы. Тогда он без устали кричит, даже не будучи голодным, мало и беспокойно спит, нередко путает день с ночью и доставляет много всяческих хлопот. Как никогда, здесь требуются наше терпение и как можно более раннее обращение к невропатологу. Эти нервные проявления также уменьшаются с возрастом. Насколько — покажут время, соответствующее лечение и отсутствие источников раздражения в семье.
Если суммировать сказанное, то чаще всего плач — это сигнал неблагополучия в нервно-психической и соматической сфере организма, а также способ выражения эмоций и взаимодействия с нами, пока ребенок еще не умеет говорить.
Язык плача может быть разным, но чаще всего он говорит о чувстве дискомфорта, беспокойства и боли в первые месяцы и годы жизни, в том числе при прорезании зубов и отитах. Плач говорит о страдании или даже горе при разлуке с матерью, личной обиде, страхе при испуге, недовольстве или протесте, внезапном прекращении устойчивых привычек, резкой смене обстановки. Протестующим плачем разражаются дети с выраженным темпераментом, когда их наказывают за проявление гнева, бросание или поломку игрушек.
Плач — это и способ обратить внимание, добиться своего, пожаловаться на что-либо или лишний раз выпросить желаемое у не очень отзывчивых и вечно занятых родителей. Иногда ребенок плачет только потому, что это единственный способ занять себя, как и сосать палец от скуки, однообразия впечатлений, формально правильного, но эмоционально не насыщенного, не согретого теплотой и любовью отношения взрослых.
Плач-жалоба, когда ребенок плачет от непереносимой обиды или неисполнения своих желаний, может смениться и плачем-требованием внимания, привычных предметов, игрушек, недостающей активности и свободы в действиях. Но есть и плач-каприз, когда ребенок желает невозможного, вроде луны с неба. Родители же не могут войти в его положение, отвлечь или доходчиво объяснить, почему нельзя это сделать, вместо этого сердятся и обзывают его глупым и упрямым.
И наконец, плач — это разрядка, снятие накопившегося нервного напряжения, эмоционального возбуждения, своего рода катарсис — очищение от накипи отрицательных чувств.
Желательно всегда помнить, что первые годы жизни — наиболее эмоциональный период психического развития, и наши дети имеют такое же право на плач, как и на выражение других эмоций. И не надо стыдить за него, тем более обрывать, воспитывать или наказывать. Никогда не мешает лишний раз проявить лучшие черты своего характера: доброту, сочувствие, жалость, — ведь горе нашего ребенка безмерно, даже если он уронил игрушку, и поймет он нас только потому, что мы разделим с ним страдание, успокоим и поможем преодолеть эмоциональный кризис. А как важно быть примером эмоционально уравновешенного, уверенного в себе, теплого, любящего и согласованного между взрослыми поведения! Тогда и дети станут более отзывчивыми и уверенными в себе, не будут страдать от чувства беспомощности и бессилия. Велика и роль отца в расширении сферы общения детей, уменьшении невротической, основанной на беспокойстве привязанности к матери, если она не только имеет место, но и сопровождается несамостоятельностью, чрезмерной зависимостью, боязливостью и капризностью в дошкольном возрасте.
Нет нужды и в подавлении детей, противоборстве с их упрямством, а по существу — с самостоятельностью, волевым началом и формирующимся «я». Создать при этом жизнерадостную атмосферу в семье, чаще смеяться, способствовать подвижным, эмоционально насыщенным играм, разнообразить круг контактов детей, как и не подвергать непосильным для их психики переживаниям, как раз и важно, чтобы наш ребенок рос счастливым, не подверженным лишний раз беспокойству и плачу. Как говорил А. С. Макаренко, самые лучшие дети бывают у счастливых родителей.