Беседа об оди­но­че­стве может быть исполь­зо­вана в прак­тике пси­холо­ги­че­ского кон­суль­ти­ро­ва­ния для выя­в­ле­ния ситу­а­ций депри­ва­ции в опыте ребенка, его спо­соб­но­сти к их осо­зна­нию, а также для опре­де­ле­ния напра­в­ле­ний кор­рек­ци­он­ной работы. Осо­бенно акту­ально ее про­ве­де­ние с под­рост­ками, лишен­ными роди­тель­ского попе­чи­тель­ства, так как их опыт огра­ни­че­ния необ­хо­ди­мых соци­аль­ных кон­так­тов может иметь раз­лич­ные послед­ствия, обу­сло­в­лен­ные спо­соб­но­стью кон­крет­ного ребенка к осо­зна­нию неу­до­вле­тво­рен­но­сти меж­лич­ност­ных потреб­но­стей.

Беседа об оди­но­че­стве поз­во­ляет выявить наличие в опыте ребенка пережи­ва­ния данного состо­я­ния и его акту­аль­ность, опре­де­лить сферы соци­аль­ного вза­и­мо­действия, в которых оно про­я­в­ля­ется («ребенок — ребенок», «ребенок — группа свер­ст­ни­ков», «ребенок — взро­с­лые»), а также опре­де­лить спо­соб­ность под­ростка к осо­зна­нию соб­ствен­ных пережи­ва­ний и пережи­ва­ний других людей.

Беседа вклю­чает сле­ду­ю­щие вопросы:

1. В каких ситу­а­циях человек чув­ствует себя оди­но­ким?

2. Как ты думаешь, часто ли люди чув­ствуют себя одиноко?

3. Долго ли длится это состо­я­ние?

4. Кто чаще чув­ствует себя одиноко: дети или взро­с­лые? Почему?

5. Кого можно назвать оди­но­ким чело­ве­ком?

6. Что чув­ствует оди­но­кий человек?

7. Как он себя ведет?

8. Может ли человек почув­ство­вать себя одиноко в семье? Почему?

9. Может ли ребенок почув­ство­вать себя одиноко среди других детей? Почему?

10. Чув­ство­вал ли ты себя одиноко? Когда? В каких ситу­а­циях?

11. Может ли оди­но­кий человек стать нео­ди­но­ким? Что для этого нужно?

Оди­но­че­ство во вре­мен­ной пер­спек­тиве пред­ста­в­лено вопро­сами № 1, 2, 3, 4, 11. Оди­но­че­ство может рас­сма­т­ри­ваться как хро­ни­че­ское состо­я­ние, харак­те­ри­зу­ю­ще­еся тем, что человек не может уста­но­вить удо­вле­тво­ря­ю­щие его соци­аль­ные связи в течение дли­тель­ного времени; ситу­а­тив­ное оди­но­че­ство, воз­ни­ка­ю­щее в резуль­тате стрес­со­вых жиз­нен­ных ситу­а­ций; пре­хо­дя­щее оди­но­че­ство, харак­те­ри­зу­ю­ще­еся крат­ко­вре­мен­но­стью, и оди­но­че­ство в воз­раст­ном аспекте.

Осо­зна­ние оди­но­че­ства как про­дукта лич­ност­ных (пси­холо­ги­че­ские осо­бен­но­сти оди­но­кой лич­но­сти), сре­до­вых (отсут­ствие соци­аль­ного парт­нера, семьи и т. д.) и ситу­а­ци­он­ных фак­то­ров выя­в­ля­лось с помощью вопро­сов № 1, 5, 8, 9, 11.

Как пока­зали резуль­таты иссле­до­ва­ния, под­ростки могут пред­ста­в­лять раз­лич­ные по длине реестры ситу­а­ций пережи­ва­ния оди­но­че­ства и кате­го­рии оди­но­ких людей. Рес­пон­денты раз­ли­ча­ются по харак­те­ри­сти­кам пережи­ва­ний, сопут­ству­ю­щих этому состо­я­нию, и харак­те­ри­стике внешних про­я­в­ле­ний этих пережи­ва­ний. Логич­ность, связ­ность пред­ста­в­ле­ний об оди­но­че­стве сви­детель­ствует об уровне соци­аль­ного интел­лекта.

Наи­бо­лее зна­чи­мыми для кор­рек­ци­он­ной работы явля­ются вопросы № 10, 11. Эти вопросы выя­в­ляют опыт пережи­ва­ния оди­но­че­ства, осо­зна­ние воз­мож­ных путей выхода из этого состо­я­ния или пережи­ва­ние безыс­ход­но­сти.

Как пока­зали резуль­таты иссле­до­ва­ния, опыт пережи­ва­ния оди­но­че­ства пред­ста­в­лен в равной мере у под­рост­ков, про­жи­ва­ю­щих в интер­нате и в при­емных семьях (около 70%). Выход из состо­я­ния оди­но­че­ства не видит лишь 1% опро­шен­ных детей. Осталь­ные под­ростки свя­зы­вают изба­в­ле­ние от оди­но­че­ства с поиском друга, обрете­нием семьи, дости­же­нием ком­про­мисса в кон­флик­т­ных ситу­а­циях, сни­же­нием зна­чи­мо­сти пси­хо­травмы, изме­не­нием эмо­ци­о­наль­ного состо­я­ния. Причем под­ро­сток может зани­мать актив­ную (напри­мер, «изме­нить жизнь») или пас­сив­ную (напри­мер, «оди­но­кому чело­веку, чтобы он не был оди­но­ким, надо сказать что-то веселое») позицию по отно­ше­нию к выходу из состо­я­ния оди­но­че­ства. Первая стра­те­гия пове­де­ния пред­ста­в­лена в 81% ответов под­рост­ков, про­жи­ва­ю­щих в интер­нате, и в 84% ответов детей из при­емных семей.

Актив­ная позиция харак­терна для боль­шин­ства под­рост­ков незави­симо от их опыта пережи­ва­ния состо­я­ния оди­но­че­ства.

Особый интерес пред­ста­в­ляет кон­цеп­ция оди­но­че­ства и депри­ва­ци­он­ные факторы, обу­сло­вив­шие его пас­сив­ную позицию. Кон­цеп­ция оди­но­че­ства боль­шин­ства детей, при­дер­жи­ва­ю­щихся такой позиции, содер­жит внешние факторы, не зави­ся­щие от ребенка («когда у него никого нет», «без роди­те­лей», «когда роди­тели сильно ругают ни за что, чтобы все зло на него сложить»). Эти дети не выде­ляют лич­ност­ные детер­ми­нанты оди­но­че­ства.

Выход из состо­я­ния оди­но­че­ства 73% детей видят в уста­но­в­ле­нии дру­же­ских отно­ше­ний со свер­ст­ни­ками («наблю­дать за всеми, выбрать самого лучшего друга, подру­житься с ним, тот друг подру­жит со своими дру­зьями, и пойдет так дальше», «надо поми­риться с другом»); 10% под­рост­ков опре­де­ляют выход из состо­я­ния оди­но­че­ства с позиции взро­с­лого («поми­риться с женой», «завести жену, ребенка, свою семью»); 7% — видят выход в дости­же­нии при­зна­ния окру­жа­ю­щих («самому быть более раз­го­вор­чи­вым и дру­же­лю­б­ным»); для 6% выход — это изме­не­ние эмо­ци­о­наль­ного состо­я­ния («надо его раз­ве­се­лить», «весе­литься»); 3% под­рост­ков ука­зы­вают на необ­хо­ди­мость раз­ре­ше­ния проблем в семье и в группе свер­ст­ни­ков одно­вре­менно («надо нала­дить отно­ше­ния с близ­кими, завести друзей»).

На вопрос «Кто чаще чув­ствует себя одиноко: дети или взро­с­лые? Почему?» под­ростки из интер­на­тов, так же как и при­емные дети, в 54% ответов указали на детей, в 40% — на взро­с­лых, в 6% — на взро­с­лых и детей. Такое соот­но­ше­ние выборов может гово­рить как об акту­аль­но­сти про­блемы оди­но­че­ства в под­рост­ко­вом воз­ра­сте, так и о сход­стве по степени воз­действия пси­хо­трав­ми­ру­ю­щего опыта у детей из интер­ната и из при­емных семей.

В каче­стве причин оди­но­че­ства взро­с­лых под­ростки выде­ляют отсут­ствие у них детей, отме­чают пре­и­му­ще­ства дет­ского воз­ра­ста («дети могут пои­грать, а взро­с­лые нет», «когда беда, взро­с­лые не могут ни кому попла­каться, а дети могут пожа­ло­ваться, роди­тели вытащат их из этой ямы»), ука­зы­вают на более широкий спектр проблем, име­ю­щихся у взро­с­лых, и на более глу­бо­кое их осо­зна­ние («у взро­с­лых все намного серьез­нее», «взро­с­лые больше пони­мают, чем дети»). Воз­ник­но­ве­ние чувства оди­но­че­ства у детей свя­зы­ва­ется с тем, что они оста­ются без роди­те­лей («вот у меня, напри­мер, нет мамы, мне одиноко»), и с зави­си­мым поло­же­нием детей («детей иногда не берут куда-нибудь», «дети малень­кие и их часто обижают»).

Отвечая на вопрос «Кого можно назвать оди­но­ким чело­ве­ком?», дети выде­ляют причины оди­но­че­ства (40%), кате­го­рии оди­но­ких людей (26%), дают харак­те­ри­стики пове­де­ния (15%) и эмо­ци­о­наль­ного состо­я­ния оди­но­кого чело­века (5%). Не смогли опре­де­лить тех, кого можно назвать оди­но­ким, 8% опро­шен­ных под­рост­ков.

Среди причин оди­но­че­ства можно выде­лить отсут­ствие друзей, близких, смерть родных. Сопо­ста­в­ле­ние выде­лен­ной причины оди­но­че­ства с ответами на другие вопросы поз­во­ляет увидеть глубину пережи­ва­ния соб­ствен­ного депри­ва­ци­он­ного опыта или его отсут­ствие.

Напри­мер, Дима Б., 13 лет, из при­ем­ной семьи отметил, что оди­но­ким можно назвать того, «у кого кто-то умер». Рас­кры­вая частот­ный и вре­мен­ной аспекты оди­но­че­ства, он указал на то, что «у кого сло­жи­лась семья — они живут хорошо, грусти и печали нет. А у неко­то­рых, если умер родной человек, — это трудно пережить. Это длится, пови­ди­мому, долго, но оно про­хо­дит, но ты помнишь этого чело­века». Эмо­ци­о­наль­ные пережи­ва­ния и пове­ден­че­ские про­я­в­ле­ния оди­но­кого чело­века под­ро­сток пред­ставил в сле­ду­ю­щем опи­са­нии: «Чув­ствует утрату, боль на сердце, он ста­но­вится оди­но­ким, ему не с кем поде­литься своей печалью. Не находит себе места, ходит из угла в угол или лежит».

Таким образом, смерть близ­кого чело­века нало­жила отпе­ча­ток на все соста­в­ля­ю­щие его кон­цеп­ции оди­но­че­ства.

В нашем иссле­до­ва­нии среди кате­го­рий оди­но­ких людей, пред­ста­в­лен­ных детьми, лишен­ными роди­тель­ского попе­чи­тель­ства, мы обна­ру­жили такие группы: дети, взро­с­лые, пожилые люди, холо­стяки, сироты, сами рес­пон­денты.

Оди­но­че­ство как пси­холо­ги­че­ский феномен вклю­чает в себя наличие депри­ва­ции, ее осо­зна­ние, нега­тив­ную эмо­ци­о­наль­ную и пове­ден­че­скую реакцию на нее. Если под­ро­сток ука­зы­вает лишь на одну из соста­в­ля­ю­щих оди­но­че­ства, то мы можем гово­рить о начале фор­ми­ро­ва­ния пред­ста­в­ле­ний о нем и, воз­можно, об отсут­ствии опыта именно этого пережи­ва­ния.

Если в основе выде­ле­ния кате­го­рии «оди­но­кий человек» лежит харак­те­ри­стика пове­де­ния, то с высокой долей веро­ят­но­сти мы можем сказать, что вся кон­цеп­ция оди­но­че­ства ребенка может иметь проти­во­ре­чи­вый харак­тер и не отра­жать его соб­ствен­ного опыта.

При­ве­дем пример беседы пси­холога с Алек­сан­дром В., 12 лет, вос­пи­ты­ва­ю­ще­гося в интер­нате.

1. — В каких ситу­а­циях человек чув­ствует себя оди­но­ким?

— Когда его обидели, когда у него нет друзей, когда он один сидит дома.

2. — Как ты думаешь, часто ли люди чув­ствуют себя одиноко?

— Нет, потому что они не всегда бывают груст­ными. Бывают празд­ники, когда они весе­лятся.

3. — Долго ли длится это состо­я­ние?

— Нет.

4. — Кто чаще чув­ствует себя одиноко: дети или взро­с­лые? Почему?

— Взро­с­лые, когда они рабо­тают им скучно без своих детей.

5. — Кого можно назвать оди­но­ким чело­ве­ком?

— Когда он ходит со смурным лицом.

6. — Что чув­ствует оди­но­кий человек?

— Поско­рей бы ему найти друзей, чтобы он хорошо жил, никогда не грустил.

7. — Как он себя ведет?

— Ходит тихо, никого не заде­вает.

8. — Может ли человек почув­ство­вать себя одиноко в семье? Почему?

— Может, когда его все достали, он сидит в комнате и чув­ствует себя одиноко.

9. — Может ли ребенок почув­ство­вать себя одиноко среди других детей? Почему?

— Может, среди детей нет матери и отца.

10. — Чув­ство­вал ли ты себя одиноко? Когда? В каких ситу­а­циях?

— Нет.

11. — Может ли оди­но­кий человек стать нео­ди­но­ким? Что для этого нужно?

— Да, найти себе друга и чув­ство­вать себя хорошо.

Выде­ле­ние кате­го­рии оди­но­ких людей на основе их эмо­ци­о­наль­ных харак­те­ри­стик сви­детель­ствует о спо­соб­но­сти под­ростка обо­зна­чить спектр пережи­ва­ний оди­но­кого чело­века, а также о невоз­мож­но­сти выде­лить их причины. Веро­ятно, данный тип отра­же­ния обу­сло­в­лен спо­соб­но­стью к уста­но­в­ле­нию при­чинно-след­ствен­ных связей и низким уровнем сфор­ми­ро­ван­но­сти соци­аль­ного интел­лекта. В данном случае уровень соци­аль­ного интел­лекта опре­де­ляет пони­ма­ние того, каков оди­но­кий человек в глазах боль­шин­ства людей, но не дает воз­мож­но­сти увидеть причины оди­но­че­ства.

Под­ростки, имеющие опыт пережи­ва­ния оди­но­че­ства, но не назвав­шие тех людей, которых относят к оди­но­ким, вос­поль­зо­вались фор­му­лой: «Мои пережи­ва­ния не есть осно­ва­ние для того, чтобы меня или кого-либо другого назвали оди­но­ким чело­ве­ком».

При анализе ситу­а­ций, в которых человек чув­ствует себя оди­но­ким, в каче­стве источ­ни­ков депри­ва­ции рес­пон­денты выде­ляли в первую очередь свер­ст­ни­ков (55%), роди­те­лей (24%), жен (3%). Причем в 40% случаев не были выде­лены источ­ники оди­но­че­ства, а в 19% — ответы были поли­ва­ри­а­тивны. Такое рас­пре­де­ле­ние выборов источ­ни­ков оди­но­че­ства может гово­рить об отра­же­нии в кон­цеп­ции оди­но­че­ства воз­раст­ных осо­бен­но­стей под­рост­ков и спе­ци­фики их соци­аль­ного окру­же­ния (при отсут­ствии семейного вос­пита­ния для интер­нат­ских детей более акту­аль­ной ста­но­вится потреб­ность в общении со свер­ст­ни­ками). Нес­по­соб­ность выде­ле­ния источ­ника оди­но­че­ства может быть сопря­жена с выше­у­по­мя­ну­тыми про­бле­мами соци­аль­ного интел­лекта детей, лишен­ных роди­тель­ского попе­чи­тель­ства.

При анализе опи­са­ний оди­но­че­ства обна­ру­жены разные стра­те­гии при­пи­сы­ва­ния его причин: обсто­я­тель­ствен­ная атри­бу­ция, свя­зан­ная с внеш­ними усло­ви­ями, и лич­ност­ная атри­бу­ция, когда причина опре­де­лена лич­ност­ными осо­бен­но­стями оди­но­кого чело­века.

Рас­сма­т­ри­вая ситу­а­ции пережи­ва­ния оди­но­че­ства, 34% рес­пон­ден­тов исполь­зо­вали обсто­я­тель­ствен­ную атри­бу­цию, напри­мер: «когда его обидели», «когда его все поки­нули», «когда пре­зи­рают»; 16% под­рост­ков при­бе­гали к лич­ност­ной атри­бу­ции, полагая что человек чув­ствует себя оди­но­ким, «когда нечем заняться», «когда ему скучно, он обижен, ему грустно, когда неловко и стес­ня­ешься», У 50% опро­шен­ных причина воз­ник­но­ве­ния подоб­ных ситу­а­ций не локали­зо­вана, напри­мер: «когда нет друзей».

При наличии у рес­пон­дента опыта пережи­ва­ния оди­но­че­ства лич­ност­ная атри­бу­ция имеет пози­тив­ную нагрузку, так как она дает воз­мож­ность актив­ного проти­во­сто­я­ния данному состо­я­нию. Однако при отсут­ствии такого опыта ука­за­ние на лич­ност­ные причины оди­но­че­ства, по-види­мому, сви­детель­ствует о низком уровне раз­ви­тия у под­рост­ков эмпатии как спо­соб­но­сти к сопе­режи­ва­нию.

Так, Люба Б., 16 лет, опе­ка­е­мая, имеющая самый высокий индекс агрес­сив­но­сти по выборке испы­ту­е­мых, указала, что «человек чув­ствует себя одиноко в ситу­а­циях, когда ему кажется, что все от него отвер­ну­лись». Вместе с тем она пол­но­стью отри­цала соб­ствен­ный опыт пережи­ва­ния оди­но­че­ства.

При анализе отра­же­ния лич­ност­ного опыта в соб­ствен­ной вну­трен­ней кон­цеп­ции оди­но­че­ства было уста­но­в­лено, что он отражен у 54% рес­пон­ден­тов, 11% рес­пон­ден­тов указали на наличие этого опыта, но не рас­крыли его, в 35% ответов опыт оди­но­че­ства не отражен. Наличие двух послед­них кате­го­рий рес­пон­ден­тов может быть обу­сло­в­лено как низким уровнем осо­зна­ния ими депри­ва­ци­он­ных фак­то­ров, так и действием у них защит­ного меха­низма — вытес­не­ния. И в том и в другом случае это затруд­няет работу пси­холога с детьми, имев­шими опыт депри­ва­ции.

В ответах детей, отра­зив­ших в своей кон­цеп­ции соб­ствен­ный опыт пережи­ва­ния оди­но­че­ства, наи­бо­лее пред­ста­в­лены про­блемы, свя­зан­ные с отсут­ствием друзей. В теории Дж. Боулби и М. Эйн­сворт гово­рится о том, что уста­но­в­ле­ние бла­го­при­ят­ных отно­ше­ний с матерью как пер­вич­ным объек­том при­вя­зан­но­сти облег­чает уста­но­в­ле­ние пози­тив­ных отно­ше­ний со вто­рич­ными объек­тами при­вя­зан­но­сти, к числу которых отно­сятся свер­ст­ники, зна­чи­мые взро­с­лые и т. д. Дети, лишен­ные роди­тель­ского попе­чи­тель­ства, имеют нару­ше­ния в отно­ше­ниях с пер­вич­ным объек­том при­вя­зан­но­сти. Это затруд­няет уста­но­в­ле­ние пози­тив­ных связей в кругу свер­ст­ни­ков, которые необ­хо­димы для раз­ре­ше­ния задач соб­ственно под­рост­ко­вого воз­ра­ста и для ада­п­та­ции к усло­виям интер­ната.

Ситу­а­тив­ное отра­же­ние опыта оди­но­че­ства в кон­цеп­циях детей явля­ется вторым по частоте встре­ча­е­мо­сти. Наши данные можно соот­не­сти с выво­дами И. В. Дуб­ро­ви­ной и А. Г. Рузской, которые также отме­чали ситу­а­тив­ность, про­я­в­ля­ю­щу­юся в самых разных сферах дея­тель­но­сти, созна­ния и лич­но­сти ребенка, как суще­ствен­ное отличие детей, рас­ту­щих вне семьи, от детей, живущих в семье.

Те кон­цеп­ции, в которых пред­ста­в­лен опыт пережи­ва­ния ситу­а­ций отвер­же­ния свер­ст­ни­ками и непо­ни­ма­ния ребенка окру­жа­ю­щими людьми, отра­жают про­блемы соци­аль­ной ком­петен­т­но­сти и раз­ви­тия ком­му­ни­ка­тив­ных навыков иссле­ду­е­мой кате­го­рии детей. Данные инди­ка­торы оди­но­че­ства поз­во­ляют опре­де­лить стра­те­гию работы пси­холога: тренинг ком­му­ни­ка­тив­ной ком­петен­т­но­сти, уве­рен­но­сти в себе и т. д.

Воз­можно, в кон­цеп­циях оди­но­че­ства, осно­ван­ных на отра­же­нии нега­тив­ного эмо­ци­о­наль­ного состо­я­ния, спро­е­ци­ро­вано акту­аль­ное состо­я­ние под­рост­ков, или они обу­сло­в­лены нес­по­соб­но­стью к осо­зна­нию фак­то­ров, при­во­дя­щих к пережи­ва­нию оди­но­че­ства. В данном случае вза­и­мо­действие пси­холога с ребен­ком должно быть осно­вано на изме­не­нии эмо­ци­о­наль­ного состо­я­ния детей и (или) на раз­ви­тии их соци­аль­ного интел­лекта.

Еди­нич­ными явля­ются случаи, когда под­ростки свя­зы­вают пережи­ва­ние утраты роди­те­лей с образом оди­но­кого чело­века. Веро­ятно, для боль­шин­ства наших рес­пон­ден­тов утрата близких поте­ряла свою акту­аль­ность, что обу­сло­в­лено защит­ной фун­к­цией психики.

Сопо­ста­в­ляя опи­са­ния пор­третов счаст­ли­вого взро­с­лого и счаст­ли­вого ребенка с кон­цеп­ци­ями оди­но­че­ства, мы обна­ру­жили общую зако­но­мер­ность их фор­ми­ро­ва­ния: депри­ва­ци­он­ный опыт детей, остав­шихся без попе­чи­тель­ства роди­те­лей, отра­жа­ется в них.

Пси­хо­трав­ми­ру­ю­щий опыт детей, остав­шихся без попе­чи­тель­ства роди­те­лей, отражен как в субъек­тив­ных кон­цеп­циях оди­но­че­ства, так и в пор­третах счаст­ли­вого чело­века. При этом пред­ста­в­ле­ния о счастье опре­де­ляют соб­ствен­ный инди­ви­ду­аль­ный прогноз ребенка отно­си­тельно веро­ят­но­сти пережи­ва­ния состо­я­ния субъек­тив­ного бла­го­по­лу­чия, то есть выпол­няют роль сво­е­об­раз­ного само­ре­али­зу­ю­ще­гося про­ро­че­ства их буду­щего. При опре­де­ле­нии стра­те­гии пси­холо­ги­че­ского сопро­во­жде­ния следует учи­ты­вать воз­мож­ность воз­ник­но­ве­ния деструк­тив­ных образов буду­щего и (или) пас­сив­ной позиции в отно­ше­нии реали­за­ции жиз­нен­ных планов. Лишь сво­е­вре­мен­ное и гра­мот­ное участие в ста­но­в­ле­нии под­рост­ков поможет им пози­тивно реали­зо­вать себя.

Слово бес­по­мощ­ность связано с тремя основ­ными смы­сло­выми аспек­тами: не могу справиться сам, не получаю или не могу попро­сить помощи от других, нахо­жусь в дис­ком­форт­ном состо­я­нии. Всем знакомо болез­нен­ное чувство бес­по­мощ­но­сти: на вызов реаль­но­сти человек не спо­со­бен ответить действием. В этом состо­я­нии слабо осо­зна­ется внешняя ситу­а­ция, но отчет­ливо звучит вну­трен­нее «нет», озна­ча­ю­щее отказ от дея­тель­но­сти ввиду небла­го­при­ят­ного про­гноза любых действий.

Это состо­я­ние у детей и под­рост­ков обычно свя­зы­ва­ется с кон­крет­ными сферами жизни: затруд­ни­тель­ные ситу­а­ции, отно­ше­ния с роди­те­лями, отно­ше­ния с проти­во­полож­ным полом, учеба, деньги, болезнь близ­кого чело­века, здо­ро­вье, пла­ни­ро­ва­ние (пове­де­ние во времени) и т. д. У отдель­ных детей бес­по­мощ­ность высту­пает как доми­ни­ру­ю­щее чувство (состо­я­ние, способ реа­ги­ро­ва­ния) — почти во всех сферах.

Состо­я­ние бес­по­мощ­но­сти детей часто обра­щает на себя вни­ма­ние роди­те­лей. Отказ бес­по­мощ­ного ребенка от решения задачи сра­ба­ты­вает раньше, чем его ори­ен­ти­ро­воч­ная реакция, так что ответ «я не могу» можно полу­чить на задание, которое ему заве­домо посильно.

Бес­по­мощ­ность — тран­с­о­вое или изме­нен­ное состо­я­ние созна­ния. Это про­ве­ря­ется прямым воз­действием: если в про­цессе терапии клиенту пред­ла­га­ется: «Вспомни то состо­я­ние бес­по­мощ­но­сти, в котором ты был тогда, побудь немного в нем», — то наблю­да­ется состо­я­ние, которое харак­те­ри­зу­ется как частич­ная потеря кон­такта с реаль­но­стью. Такие состо­я­ния хорошо описаны в совре­мен­ной лите­ра­туре по гип­но­те­ра­пии.

Бес­по­мощ­ность может быть устой­чи­вым состо­я­нием. В совре­мен­ном быстро изме­ня­ю­щемся обще­стве России часто встре­ча­ются люди, имеющие суще­ствен­ные труд­но­сти в выборе своего пове­де­ния, отно­ше­ний, спо­со­бов реа­ги­ро­ва­ния. Их ответом на вызовы реаль­но­сти явля­ется капи­ту­ля­ция, отказ изме­нить себя. В этом кон­тексте бес­по­мощ­ность явля­ется про­бле­мой прак­ти­че­ской, тре­бу­ю­щей не только иссле­до­ва­ния ее истоков, условий воз­ник­но­ве­ния, но и методов пси­холо­ги­че­ской кор­рек­ции или терапии.

Есть осно­ва­ния считать эту про­блему пер­во­сте­пенно зна­чи­мой для пси­холо­ги­че­ского обес­пе­че­ния любой работы с детьми. Ниже мы дадим необ­хо­ди­мые ссылки на два из таких осно­ва­ний. Это, во-первых, связь бес­по­мощ­но­сти с пси­хо­со­ма­ти­че­скими забо­ле­ва­ни­ями и, во-вторых, — с про­бле­мами зави­си­мо­стей, такими, как алко­го­лизм и нар­ко­ма­ния.

По-види­мому, переход от обы­ден­ного упо­тре­б­ле­ния слова «бес­по­мощ­ность» (Hilfslosigkeit) к упо­тре­б­ле­нию его как термина про­и­зо­шел бла­го­даря З. Фрейду. Состо­я­ние бес­по­мощ­но­сти, по З. Фрейду, есть нечто объек­тивно данное — это состо­я­ние ново­ро­жден­ного, в котором ребенок не спо­со­бен к упо­ря­до­чен­ным и эффек­тив­ным действиям, — дви­га­тель­ная бес­по­мощ­ность. Если же неко­то­рая потреб­ность поро­ждает напря­же­ние и упра­в­лять ею психика пока еще не в состо­я­нии, то это было обо­зна­чено Фрейдом как пси­хи­че­ская бес­по­мощ­ность.

Мысль об изна­чаль­ном состо­я­нии бес­по­мощ­но­сти лежит в основе несколь­ких напра­в­ле­ний пси­хо­а­нализа. При тео­рети­че­ском осмы­сле­нии страха Фрейд рас­смо­трел утрату и разлуку, при­во­дя­щие к накоп­ле­нию напря­же­ния и воз­бу­жде­ния, с кото­рыми субъект не может справиться, как при­знаки «вну­трен­них опас­но­стей».

Состо­я­ние бес­по­мощ­но­сти мла­денца пред­по­ла­гает полную зави­си­мость его от матери и ока­зы­вает силь­нейшее влияние на струк­туру его психики в плане отно­ше­ний со взро­с­лыми. Состо­я­ние бес­по­мощ­но­сти субъек­тивно есть про­об­раз (аналог) трав­ма­ти­че­ской ситу­а­ции вообще: Фрейд говорит об утрате или разлуке, при­во­дя­щей к напря­же­нию, или о воз­бу­жде­нии, с которым субъект не спра­в­ля­ется в связи с опи­са­нием состо­я­ния бес­по­мощ­но­сти. Наконец, как Фрейд, так и другие авторы ука­зы­вают на крат­кость периода вну­три­утроб­ного раз­ви­тия чело­века, при­во­дя­щую к бес­по­мощ­но­сти мла­денца.

Кон­цеп­ция обу­чен­ной бес­по­мощ­но­сти (helplessness) была пред­ло­жена в начале 70-х годов аме­ри­кан­ским пси­хо­фи­зи­оло­гом М. Селиг­ма­ном. В первых экс­пе­ри­мен­тах с живот­ными были созданы условия, сочета­ю­щие нака­за­ние с без­вы­ход­но­стью. Если после этого живот­ное поме­щали в ситу­а­цию, когда оно могло избе­жать нака­за­ния и найти выход, то ока­зы­ва­лось, что поиск этого выхода живот­ное не про­из­во­дит. Иссле­до­ва­ния на людях под­твер­дили эти резуль­таты. Затем обна­ру­жи­лось, что обу­чен­ная бес­по­мощ­ность имеет тен­ден­цию к гене­рали­за­ции, то есть будучи полу­чена в одном про­цессе, она может рас­про­стра­няться на другие.

Основ­ное объ­яс­не­ние фено­мена обу­чен­ной бес­по­мощ­но­сти пона­чалу сво­ди­лось к неу­пра­в­ля­е­мо­сти. Человек в трав­ма­ти­че­ской ситу­а­ции, как и живот­ное, обу­ча­ется тому, что конеч­ные резуль­таты не зависят от его действий, и затем ожидает этого в ситу­а­циях «вызова». Ожи­да­ние при­во­дит к раз­ви­тию моти­ва­ци­он­ных и когни­тив­ных послед­ствий: сни­жа­ется моти­ва­ция к поиску действий, которые могли бы изме­нить ситу­а­цию, и сни­жа­ются про­гно­сти­че­ские воз­мож­но­сти отно­си­тельно влияния своих действий на ситу­а­цию. Было дока­зано, что защитой от этого обу­че­ния служит опыт побед, то есть опыт состо­я­ний и пове­де­ния в случаях, когда удается кон­тро­ли­ро­вать ситу­а­цию. Таким образом, обу­чен­ная «спо­соб­ность побе­ждать» также гене­рали­зу­ется и может влиять тера­пев­ти­че­ски на обу­чен­ную бес­по­мощ­ность. Эта идея изме­не­ния бес­по­мощ­но­сти в теории Селиг­мана прямо ука­зы­вает на важ­ность пони­ма­ния дина­мики состо­я­ний упра­в­ля­е­мо­сти — неу­пра­в­ля­е­мо­сти, включая эмо­ци­о­наль­ный аспект про­цес­сов (радость при победе, дости­же­нии успеха и огор­че­ние при неудаче).

В после­ду­ю­щие годы это напра­в­ле­ние иссле­до­ва­ний бурно раз­ви­ва­лось. Были полу­чены зна­чи­тель­ные резуль­таты о связи бес­по­мощ­но­сти с раз­ви­тием депрес­сии и воз­ник­но­ве­нием и ростом зло­ка­че­ствен­ных опу­хо­лей. Поя­ви­лась усо­вер­шен­ство­ван­ная модель обу­чен­ной бес­по­мощ­но­сти, исполь­зу­ю­щая понятие объ­яс­ни­тель­ного (атри­бу­тив­ного) стиля. В этой модели важно объ­яс­не­ние, к кото­рому при­бе­гает человек для ответа на вопрос о причине бес­по­мощ­но­сти. Если причина при­пи­сы­ва­ется себе, а не ситу­а­ции, если причина глобальна, то есть обу­сло­в­лена общими харак­те­ри­сти­ками вну­трен­него или внеш­него мира, и наконец, если ста­бильна (действует и будет действо­вать всегда), то можно ожидать большей устой­чи­во­сти обу­чен­ной бес­по­мощ­но­сти, и более широкой гене­рали­за­ции, и боль­шего сни­же­ния само­о­ценки, чем в случае выбора других полюсов.

Другая кон­цеп­ция бес­по­мощ­но­сти — как отказа от поиска — была развита москов­скими пси­хо­фи­зи­оло­гами В. С. Ротен­бер­гом и В. В. Аршав­ским. В ее основе лежит понятие поис­ко­вой актив­но­сти — биоло­ги­че­ски обу­сло­в­лен­ной формы пове­де­ния живот­ного в усло­виях нео­пре­де­лен­ного про­гноза. В поиске живот­ное ста­ра­ется изме­нить ситу­а­цию действием и на каждом шаге учи­ты­вает (вос­при­ни­мает) изме­не­ния. Проти­во­полож­ным поиску явля­ется сте­ре­отип­ное пове­де­ние, когда цепочка действий, будучи запу­щена, выпол­ня­ется уже без отслежи­ва­ния внешних и вну­трен­них изме­не­ний.

В рамках этой кон­цеп­ции сфера иссле­ду­е­мых вопро­сов была суще­ственно рас­ши­рена. В работах В. С. Ротен­берга и его сотруд­ни­ков были изучены соот­но­ше­ния между отказом от поис­ко­вой актив­но­сти и нару­ше­ни­ями сна, меж­по­лу­шар­ной асим­мет­рией при этих нару­ше­ниях, пси­хо­со­ма­ти­че­скими забо­ле­ва­ни­ями, зло­у­по­тре­б­ле­нием алко­го­лем и т. д. Пси­хо­ди­а­гно­сти­че­ский инстру­мен­та­рий для изу­че­ния сфор­ми­ро­ван­но­сти неко­то­рых вари­ан­тов отказа от поиска (капи­ту­ля­ции) описан в нашей работе «Диа­гно­стика и пси­хо­те­ра­пия детей групп риска» (СПб., 1998). В общей ситу­а­ции вопрос о пси­холо­ги­че­ских методах диа­гно­стики отказа от поиска, пови­ди­мому, не решен.

В целом, следуя поло­же­ниям, выдви­ну­тым В. С. Ротен­бер­гом и его сотруд­ни­ками, мы можем кон­ста­ти­ро­вать, что кон­цеп­ции обу­чен­ной бес­по­мощ­но­сти и отказа от поиска явля­ются в насто­я­щее время одним из наи­бо­лее раз­ра­бо­тан­ных под­хо­дов для объ­яс­не­ния пато­ге­неза депрес­сий и пси­хо­со­ма­ти­че­ских забо­ле­ва­ний. Согласно этим теориям отказу от поиска непо­сред­ственно предше­ствуют потеря воз­мож­но­сти постро­ить аде­кват­ный прогноз резуль­та­тов дея­тель­но­сти в ситу­а­ции с нео­пре­де­лен­ным исходом, пере­струк­ту­ри­ро­ва­ние моти­ва­ци­он­ных про­цес­сов и рост эмо­ци­о­наль­ного напря­же­ния из-за невоз­мож­но­сти достичь успеха.

Заметим, что ребенок раз­ви­ва­ется, исполь­зуя важ­нейшую для него форму поис­ко­вой актив­но­сти, — игру. Отказ от игр явля­ется важным сим­п­то­мом нару­ше­ний раз­ви­тия. В част­но­сти, про­блема изо­ля­ции у детей из дисфун­к­ци­о­наль­ных семей харак­те­ри­зу­ется заменой соци­аль­ной (ролевой) игры на пред­мет­ную игру. Моделью отно­ше­ний для такого ребенка явля­ются физи­че­ские отно­ше­ния, контакт с незна­ко­мыми людьми для него болез­нен, а выход из нездо­ро­вого состо­я­ния бес­по­мощ­но­сти часто нахо­дится в пред­мет­ной твор­че­ской актив­но­сти (музыка, рисунок и т. д.), которая ком­пен­си­рует, но не заме­няет соци­аль­ную поис­ко­вую актив­ность.

Здесь мы попы­та­емся кратко описать эмпи­ри­че­ский мате­риал об опре­де­лен­ных вари­ан­тах бес­по­мощ­но­сти и осо­бен­но­стях фор­ми­ро­ва­ния бес­по­мощ­но­сти у детей. Пред­ва­ри­тельно сделаем два заме­ча­ния.

Первым источ­ни­ком пред­ла­га­е­мых ниже опи­са­ний явля­ются мате­ри­алы наших работ 1992—1997 годов, в которых было обсле­до­вано более 2500 детей с сим­п­то­мами выра­жен­ного отказа от поиска в когни­тив­ной сфере (обу­че­ние, учебные пред­меты, инте­ресы и увле­че­ния) и в сфере меж­лич­ност­ных отно­ше­ний (кон­фликты в семье и в школе с реа­ги­ро­ва­нием по типу бес­по­мощ­но­сти), в том числе с син­дро­мом алек­си­тимии. Как хорошо известно, этот термин обо­зна­чает нару­ше­ния в выра­же­нии и опи­са­нии своих чувств, часто сопро­во­жда­ю­щи­еся затруд­не­ни­ями в вос­при­ятии чувств других. Были изучены медико-пси­холо­ги­че­ские пока­за­тели состо­я­ний, собраны данные о пери­на­таль­ной трав­ма­ти­за­ции, пси­хо­со­ма­ти­че­ском статусе, стиле отно­ше­ний в семье и воз­мож­ной трав­ма­ти­за­ции (жесто­кое обра­ще­ние, алко­го­лизм роди­те­лей, жиз­ненно важные утраты).

Ниже мы опишем неко­то­рые резуль­таты, полу­чен­ные с помощью опрос­ника жалоб ребенка (далее — ОЖР), соз­дан­ного и стан­дар­ти­зо­ван­ного К. Höck, Н. Hess, Е. Schwarz.

Этот опрос­ник имеет две моди­фи­ка­ции: для детей 4—7 лет и для школь­ни­ков. Он при­ме­нялся авто­рами как скри­нин­го­вая мето­дика в педи­а­три­че­ской прак­тике для выя­в­ле­ния нев­роти­че­ских и пси­хо­со­ма­ти­че­ских рас­стройств, а также сим­п­то­мов других нару­ше­ний. Опрос­ник вали­ди­зи­ро­ван с помощью фак­тор­ного анализа в 1970-х годах в Берлине на выбор­ках нор­маль­ных и нев­ротич­ных детей.

Нами про­ве­дена вали­ди­за­ция ОЖР на более чем двух десят­ках выборок, выде­лен­ных по кри­те­риям бес­по­мощ­но­сти в опре­де­лен­ной сфере, а также другими мето­дами из 2500 обсле­до­ван­ных школь­ни­ков Санкт-Петер­бурга. Мы изучали зако­но­мер­но­сти поя­в­ле­ния пси­хо­со­ма­ти­че­ских рас­стройств и нару­ше­ний пове­де­ния детей из этих групп, выя­в­лен­ных при мас­со­вом (сплош­ном) скри­нинге. Сначала рас­сма­т­ри­ва­лась выборка младших школь­ни­ков (1493 чело­века), затем резуль­таты уточ­ня­лись на уча­щихся средней школы.

Мы исполь­зо­вали резуль­таты, полу­чен­ные с помощью стан­дарт­ного фак­тор­ного анализа (К. Höck, Н. Hess, Е. Schwarz), где выде­лено восемь ведущих фак­то­ров, которые мы пред­ставим здесь в виде наи­бо­лее веро­ят­ных объе­ди­не­ний жалоб в сим­п­то­мо­ком­плексы (син­дромы), а затем опишем факторы второго порядка, объ­яс­ня­ю­щие кор­ре­ля­ции между син­дро­мами. Ниже при­во­дятся основ­ные из сим­п­то­мов, соста­в­ля­ю­щих факторы — сим­п­то­мо­ком­плексы. Иными словами, в каждом списке — факторе пред­ста­в­лены 5—8 сим­п­то­мов в порядке, который опре­де­ля­ется веро­ят­но­стью их поя­в­ле­ния в едином син­дроме.

Следует отметить, что сим­п­томы не обя­за­тельно поя­в­ля­ются все, списком из одного фактора; список озна­чает всего лишь веро­ят­ное поя­в­ле­ние кор­ре­ли­ру­ю­щих при­зна­ков. Для каждого ребенка его мать в среднем в бланке ответов отме­чает 7—8 жалоб из списка 90 жалоб ОЖР. Часть жалоб отно­сится к нару­ше­ниям пове­де­ния, другие — к пси­хо­со­ма­ти­че­ским рас­стройствам. По итогам кон­суль­ти­ро­ва­ния детей и роди­те­лей мы знаем, что отне­се­ние дома или в школе ребенка к «трудным» связано с выра­жен­но­стью не пси­хо­со­ма­ти­че­ских, а пове­ден­че­ских ком­по­нен­тов. Далее для каждого фактора при­во­дится несколько сим­п­то­мов, упо­ря­до­чен­ных по убы­ва­нию нагру­зок по этому фактору.

Фактор 1. Соци­аль­ное при­с­по­со­б­ле­ние

1. Воров­ство, обман.

2. Мошен­ни­че­ство, лжи­вость.

3. Труд­но­сти в соблю­де­нии дис­ци­плины.

4. Прогулы в школе.

5. Упрям­ство, непо­слу­ша­ние.

6. Любит сла­до­сти.

7. Забыв­чи­вость, труд­ность сосре­до­то­че­ния.

8. Нес­по­соб­ность к игре.

Дети, имеющие 3—5 из этих восьми сим­п­то­мов, соста­в­ляют от 4 до 16% школь­ни­ков. Именно они полу­чают большую часть ярлыков и агрес­сии со стороны взро­с­лых и, конечно, отве­чают тем же.

Фактор 2. Школь­ные страхи, отказы

1. Страх школы, экза­ме­нов, неудачи.

2. Отказ ходить в школу.

3. Чувство мало­цен­но­сти, неу­ве­рен­но­сти в себе.

4. Оста­новки речи, страх гово­рить, «немота».

5. Склон­ность к бес­плод­ным меч­та­ниям.

6. Забыв­чи­вость, труд­ность сосре­до­то­че­ния.

7. Исто­ща­е­мость, утом­ля­е­мость.

8. Склон­ность к покрас­не­нию.

У детей с выра­жен­ным фак­то­ром недо­ста­точ­но­сти затруд­нен контакт (уста­но­в­ле­ние близких отно­ше­ний), про­я­в­ля­ются бес­по­койство, застен­чи­вость, страхи, депрес­сив­ные настро­е­ния, про­жор­ли­вость, нару­ше­ния осанки.

Фактор 3. Депрес­сив­ное настро­е­ние, нару­ше­ния приема пищи

1. Депрес­сив­ное настро­е­ние, пода­в­лен­ность, плак­си­вость, удру­чен­ность.

2. Отсут­ствие аппетита.

3. Нару­ше­ния пище­ва­ре­ния.

4. Боли в теле, колики в боку.

5. Тен­ден­ции к само­у­бийству.

6. Пода­в­ле­ние позывов к кало­вы­де­ле­нию.

7. Ожи­ре­ние или поху­да­ние.

8. Исто­ща­е­мость, утом­ля­е­мость.

Фактор 4. Нару­ше­ние выде­ле­ний

1. Ночное или дневное недер­жа­ние мочи.

2. Позывы к моче­ис­пус­ка­нию, задер­жка мочи.

3. Недер­жа­ние кала.

4. Пода­в­ле­ние позывов к кало­вы­де­ле­нию.

5. Запоры, вспу­чи­ва­ния в животе.

6. Мастур­ба­ция, игра с поло­выми орга­нами.

7. Пуг­ли­вость.

8. Отсут­ствие аппетита.

Фактор 5. Страхи

1. Страх темноты.

2. Запоры, вспу­чи­ва­ния в животе.

3. Нару­ше­ния сна.

4. Оне­ме­ние рук и ног.

5. Пуг­ли­вость.

6. Пода­в­ле­ние позывов к кало­вы­де­ле­нию.

7. Дро­жа­ние рук, спазм.

8. Страх воды, живот­ных и др.

Дети, у которых выражен данный фактор, испы­ты­вают страхи темноты, воды, высоты, змей, насе­ко­мых и т. п. По своей физи­оло­ги­че­ской сущ­но­сти эти страхи свойственны всему чело­ве­че­скому роду и явля­ются генети­че­ски обу­сло­в­лен­ными состо­я­ни­ями. Следует, однако, считать про­бле­мой хро­ни­че­ские (часто пов­то­ря­ю­щи­еся) сим­п­томы, которые при­чи­няют стра­да­ние ребенку, осо­бенно если они имеют навяз­чи­вый харак­тер.

Фактор 6. Рас­тор­мо­жен­ностъ

1. Шутов­ство, кри­вля­ние.

2. Легкая воз­бу­ди­мость, раз­дра­жи­тель­ность.

3. Сек­су­аль­ные нару­ше­ния.

4. Непо­сед­ли­вость, бес­по­койство, отсут­ствие усид­чи­во­сти.

5. Мигание, тики, подер­ги­ва­ние плеч.

6. Игра с поло­выми орга­нами, мастур­ба­ция.

7. Дро­жа­ние рук, спазм.

8. Про­жор­ли­вость, волчий голод.

9. Упрям­ство, непо­слу­ша­ние.

10. Качание головой, верхней частью туло­вища.

Такие дети есть в каждом классе: «шуты», «клоуны», непо­седы. Они неу­пра­в­ля­емы, часто нес­по­собны к игре, забыв­чивы, вскри­ки­вают во сне, могут «застре­вать» на одних и тех же мыслях, фразах, не соблю­дают дис­ци­плину. У таких детей чаще встре­ча­ется брон­хи­аль­ная астма. Вместе с тем они забавны, отвле­кают вни­ма­ние, умеют раз­ря­дить кон­флик­т­ную обста­новку какой-нибудь шуткой или выход­кой. Иногда такое пове­де­ние нравится окру­жа­ю­щим, хотя ребенок выгля­дит в глазах взро­с­лого каким-то незре­лым, инфан­тиль­ным.

Фактор 7. Контакт и ком­плексы

1. Чуда­ко­ва­то­сть, любовь к оди­но­че­ству.

2. Труд­но­сти кон­такта с детьми, взро­с­лыми.

3. Оста­новки речи, страх гово­рить, «немота».

4. Чувство мало­цен­но­сти, неу­ве­рен­ность в себе.

5. Заи­ка­ния, прочие нару­ше­ния речи.

6. Нару­ше­ния сна.

7. Тен­ден­ции к само­у­бийству.

8. Страх воды, живот­ных и др.

Дети с про­бле­мой изо­ля­ции выгля­дят тихими, застен­чи­выми, избе­га­ю­щими кон­так­тов, общения. Они про­во­дят время в оди­но­че­стве, при­вя­зы­ва­ясь к вещам, а не к людям. У них мало друзей. В семье они обычно пре­до­ста­в­лены самим себе, у них есть свой угол, где они играют в оди­но­че­стве.

Фактор 8. Нару­ше­ния кон­цен­тра­ции, бес­по­койство

1. Забыв­чи­вость, труд­ность сосре­до­то­че­ния.

2. Непо­сед­ли­вость, бес­по­койство, отсут­ствие усид­чи­во­сти.

3. Труд­но­сти в соблю­де­нии дис­ци­плины.

4. Склон­ность к бес­плод­ным меч­та­ниям.

5. Нес­по­соб­ность к игре, недо­ста­ток инте­реса.

6. Упрям­ство, непо­слу­ша­ние.

7. Шутов­ство, кри­вля­ние.

8. Мошен­ни­че­ство, лжи­вость.

9. Сосание пальца.

Список сим­п­то­мов фактора 8 очень близок к списку сим­п­то­мов фактора 1. Однако их отли­чает, во-первых, порядок, в котором следуют сим­п­томы, что озна­чает раз­лич­ную веро­ят­ность их поя­в­ле­ния. Во-вторых, для детей с нару­ше­ни­ями кон­цен­тра­ции прак­ти­че­ски неве­ро­ятны воров­ство, обман, прогулы в школе, которые зани­мают суще­ствен­ное место в пове­де­нии соци­ально непри­с­по­со­б­лен­ного ребенка. Более того, сов­па­да­ю­щие по наи­ме­но­ва­нию сим­п­томы про­я­в­ля­ются по-разному.

Для соци­аль­ной непри­с­по­со­б­лен­но­сти харак­те­рен протест, иногда пере­хо­дя­щий в агрес­сию. В част­но­сти, труд­но­сти в соблю­де­нии дис­ци­плины связаны с отвер­же­нием самой дис­ци­плины. В случае нару­ше­ний кон­цен­тра­ции дис­ци­плина не соблю­да­ется, потому что ребенок не может сосре­до­то­читься настолько, чтобы сле­до­вать правилу. Он не кон­цен­три­рует вни­ма­ния, его попе­ре­менно захва­ты­вают желания, воз­бу­жда­е­мые сме­ня­ю­щимися во внешнем окру­же­нии сти­му­лами. Он непо­слу­шен, потому что на каждую задачу, каждый вызов ему извне он отве­чает «нет» прежде, чем поймет эту задачу. Это «нет» озна­чает: «не могу», «не знаю».

Фактор 8 содер­жит, так же как факторы 1 и 6, симптом нес­по­соб­но­сти к игре с веро­ят­но­стью его поя­в­ле­ния более высокой, чем у всех осталь­ных фак­то­ров. Опи­ра­ясь на связь игры с поис­ко­вой актив­но­стью, мы заклю­чаем, что термин «бес­по­мощ­ность», пони­ма­е­мый как отказ от поиска, пра­во­ме­рен в случаях фак­то­ров 1, 6, 8.

Оста­но­вимся более подробно на соот­но­ше­ниях между фак­то­рами. Основ­ной кри­те­рий, при­ме­ня­е­мый в фак­тор­ном анализе для выде­ле­ния малого числа фак­то­ров (здесь — восемь), состоит в том, что ука­зан­ных фак­то­ров доста­точно для объ­яс­не­ния (через зави­си­мость сим­п­то­мов от фак­то­ров) тех кор­ре­ля­ций, которые имеют место в данных, полу­чен­ных для репре­зен­та­тив­ной выборки.

При этом сами факторы как пере­мен­ные, недо­ступ­ные непо­сред­ствен­ному наблю­де­нию, могут быть зави­симы, и даже сильно (линейно) зави­симы. Ока­зы­ва­ется, среди восьми фак­то­ров дез­а­да­п­та­ции имеется два сильно свя­зан­ных набора фак­то­ров.

Первый из них состоит из четырех фак­то­ров: 1, 4, 6, 8. Эти факторы (первого порядка) обра­зуют один фактор второго порядка, который мы назовем бес­по­мощ­но­стью. Иссле­до­ва­ния фак­то­ров на срезах по воз­ра­с­там от старших под­рост­ков до воз­ра­ста 4—5 лет пока­зы­вают, что раз­ли­чия между фак­то­рами 1, 4, 6 и 8 по мере умень­ше­ния воз­ра­ста тран­с­фор­ми­ру­ются в иные раз­ли­чия. Общей пси­холо­ги­че­ской харак­те­ри­сти­кой детей и под­рост­ков с высо­кими зна­че­ни­ями каких-либо из этих четырех фак­то­ров первого порядка явля­ется каче­ство, которое мы назвали неу­пра­в­ля­е­мо­стью.

Факторы дез­а­да­п­та­ции малень­ких детей (4—6 лет) ока­зались фак­то­рами нару­ше­ния удо­вле­тво­ре­ния основ­ных потреб­но­стей, которые слабо раз­де­лены по видам потреб­но­стей. Можно пред­по­ла­гать, что в про­цессе раз­ви­тия ребенка бес­по­мощ­ность типа неу­пра­в­ля­е­мо­сти ста­но­вится все более спе­ци­али­зи­ро­ван­ной, исполь­зу­ю­щей пол­но­цен­ную ком­пен­са­цию в случае одних потреб­но­стей и патоло­ги­че­скую — в случае других, так что коли­че­ство фак­то­ров бес­по­мощ­но­сти первого порядка растет с воз­ра­с­том.

Второй сильно свя­зан­ный набор фак­то­ров соста­в­ляют факторы 3 и 5 (депрес­сия и страхи). Страхи отри­ца­тельно кор­ре­ли­руют с бес­по­мощ­но­стью и связаны с изо­ля­цией, которая в свою очередь отри­ца­тельно кор­ре­ли­рует с депрес­сией. Общая харак­те­ри­стика фак­то­ров 3, 5 и 7, свя­зан­ных ука­зан­ными несба­лан­си­ро­ван­ными связями, может быть названа бес­си­лием.

Факторы первого порядка имеют содер­жа­тель­ную (смы­сло­вую) общ­ность. Именно для них при зна­чи­тель­ном коли­че­стве сим­п­то­мов по фактору мы на прак­тике можем наблю­дать два прин­ци­пи­ально раз­лич­ных вари­анта бес­по­мощ­но­сти детей и под­рост­ков — неу­пра­в­ля­е­мость и бес­си­лие.

Другим источ­ни­ком пони­ма­ния проблем, свя­зан­ных с бес­по­мощ­но­стью, явились наши кон­суль­та­ции детей и под­рост­ков с этими про­бле­мами (около 200 человек).

Мы отли­чаем текущее акту­аль­ное состо­я­ние неудачи или травмы, при котором причины неуспеха в дея­тель­но­сти про­я­в­ле­ний могут быть чрез­вы­чайно раз­но­об­разны, от фено­мена обу­чен­ной бес­по­мощ­но­сти (отказа от поиска), который в конеч­ном счете есть неко­то­рая дис­трес­со­вая запись в памяти. Мы рас­сма­т­ри­ваем далее дис­тресс бес­по­мощ­но­сти, который заста­в­ляет чело­века в опре­де­лен­ных ситу­а­циях одной сферы жиз­не­де­я­тель­но­сти или во многих ситу­а­циях раз­лич­ных сфер вполне опре­де­ленно реа­ги­ро­вать бес­по­мощ­но­стью в вари­ан­тах, свя­зан­ных с его прошлым трав­ма­ти­че­ским опытом, — от пре­на­таль­ного до под­рост­ко­вого этапа раз­ви­тия. Такое реа­ги­ро­ва­ние мы будем назы­вать рести­му­ля­цией бес­по­мощ­но­сти.

Основ­ные наблю­да­е­мые нами вари­анты пове­де­ния при рести­му­ля­ции сле­ду­ю­щие:

а) сте­ре­отип­ная дея­тель­ность, неа­де­кват­ная ситу­а­ции, с после­ду­ю­щим тор­мо­же­нием;

б) перебор сте­ре­отип­ных действий в попытке найти одно, аде­кват­ное ситу­а­ции, при посто­ян­ном напря­жен­ном кон­троле резуль­та­тов;

в) капи­ту­ля­ция, сопро­во­жда­е­мая апатией или депрес­сией;

г) состо­я­ния ступора или оце­пе­не­ния;

д) поя­в­ле­ние поиска, сме­щен­ного на псев­до­цель.

Все эти формы пове­де­ния известны. Они могут сменять друг друга по мере исто­ще­ния ресур­сов и часто сопро­во­жда­ются раз­лич­ными пси­хо­со­ма­ти­че­скими рас­стройствами. Отметим, что мы относим пат­терны (а), (б), (д) к неу­пра­в­ля­е­мо­сти, а пат­терны (в), (г) — к бес­си­лию. Напри­мер, извест­ный «коро­нар­ный тип А» обычно реа­ги­рует пат­тер­ном (б), затем после исто­ще­ния — пат­тер­ном (в).

Псев­до­це­лью в пат­терне (д) может быть лечение, если это реакция ипо­хон­дрика или напря­жен­ный поиск нар­котика, если это реакция нар­ко­мана. (На сход­стве псев­до­це­лей в этом примере осно­вана так назы­ва­е­мая модель само­ле­че­ния в иссле­до­ва­ниях нар­коти­че­ских зави­си­мо­стей.)

Можно пред­поло­жить, что при пода­в­ле­нии поис­ко­вой актив­но­сти нару­ша­ется есте­ствен­ный «иссле­до­ва­тель­ский» путь от проб и ошибок через инсайт к новому, твор­че­ски соз­дан­ному сте­ре­отипу. Тогда пре­пят­ствия на этом пути могут ком­пен­си­ро­ваться имита­ци­он­ной актив­но­стью. Следует заметить, что при обу­че­нии в средней школе пре­о­б­ла­дает именно алго­рит­мич­ность, поощре­ние под­ра­жа­ния учителю и поша­го­вого осво­е­ния дея­тель­но­сти.

В раннем детстве куль­тур­ные сте­ре­отипы роди­тель­ского пове­де­ния пода­в­ляют поис­ко­вую актив­ность ребенка в удо­вле­тво­ре­нии его базовых потреб­но­стей. Ребенка кормят «по реко­мен­да­циям», пеле­нают, огра­ни­чи­вают его тер­ри­то­рию кро­ват­кой или манежем. Позже, в период экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ния, который можно обо­зна­чить «Я сам!», у взро­с­лых суще­ствует тысяча причин, по которым ребенку чаще запре­щают само­сто­я­тель­ные действия, чем раз­ре­шают. Период осво­е­ния про­стран­ства часто ока­зы­ва­ется либо без­успеш­ным (поиск пре­ры­вался до дости­же­ния цели), либо слишком успеш­ным (удача была гаран­ти­ро­вана). Согласно экс­пе­ри­мен­таль­ным данным (В. С. Ротен­берг, В. В. Аршав­ский) прогноз в этих случаях абсо­лютно опре­де­лен и устой­чи­вость к после­ду­ю­щей неудаче сни­жа­ется. Это путь к пред­мет­ной бес­по­мощ­но­сти.

Ана­ло­гич­ным образом про­те­кает сле­ду­ю­щий период, когда ребенок осва­и­вает время. Этот период у боль­шин­ства детей про­хо­дит в детском саду и младших классах школы. Экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ние с упра­в­ле­нием вре­ме­нем стал­ки­ва­ется с особым спо­со­бом внеш­него воз­действия, который можно оха­рак­те­ри­зо­вать двумя поняти­ями: режим дня и регла­мен­ти­ро­ва­ние типа дви­же­ний.

Рас­про­стра­нено и пода­в­ле­ние выбора в пищевом рационе. Кто не знает, что дети едят манную кашу, а пьют молоко и рыбий жир? У боль­шин­ства взро­с­лых имеется особая реакция на эти про­дукты, ярко демон­стри­ру­ю­щая, как влияет обу­чен­ная бес­по­мощ­ность на базовые потреб­но­сти.

Если обу­чен­ная бес­по­мощ­ность вызвана при пода­в­ле­нии поиска в дея­тель­но­сти или в дви­га­тель­ной актив­но­сти, то при рести­му­ля­ции поя­в­ля­ется состо­я­ние, которое назы­ва­ется ленью. Лень — резуль­тат «обу­че­ния» через нега­тив­ное под­креп­ле­ние.

При пода­в­ле­нии поиска в другой базовой потреб­но­сти — в сти­му­ля­ции (новизне) воз­ни­кает состо­я­ние скуки. Обычно скука тор­мо­зит инте­ресы в порядке, обрат­ном их поя­в­ле­нию в раз­ви­тии. Так что экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ние со своим телом пода­в­ля­ется в послед­нюю очередь. Физи­оло­ги­че­ский путь изме­не­ния своего состо­я­ния и настро­е­ния знаком каждому ребенку: радость от вкусной пищи, слад­кого, теплого и т. п. Поэтому, когда «скучно и настро­е­ние плохое», про­из­во­дятся экс­пе­ри­менты с пищей, сига­ретами или алко­го­лем. Если состо­я­ние при этом изме­нится, то ребенок может пережить это как редкий и зна­чи­мый успех. С этого момента уже есть что проти­во­по­ставить скуке и бес­по­мощ­но­сти, причем такое сред­ство изме­не­ния состо­я­ния не требует дея­тель­но­сти.

Наконец, в под­рост­ко­вом периоде куль­тур­ные огра­ни­че­ния каса­ются поис­ко­вой актив­но­сти в соци­аль­ной жизни, эман­си­па­ции и поиска пре­де­лов допу­сти­мого пове­де­ния. Воз­ни­ка­ю­щая при ее пода­в­ле­нии бес­по­мощ­ность уже пережи­ва­ется в состо­я­ниях более тяжелых, чем скука и лень. Это состо­я­ния апатии и депрес­сии. Не затра­ги­вая этой большой темы, свя­зан­ной с соци­али­за­цией чело­века, отметим один важный факт.

Если поис­ко­вая актив­ность ребенка пре­ры­ва­ется взро­с­лым (роди­те­лем, учи­те­лем) сильно и резко, то неко­то­рое время после этого трав­ми­ру­ю­щего события ребенок пережи­вает болез­нен­ное чувство бес­по­мощ­но­сти — от рас­те­рян­но­сти до ступора.

Экс­пе­ри­мен­тально уста­но­в­лено, пов­то­рим, что в этих случаях можно гово­рить об изме­нен­ных состо­я­ниях созна­ния. Боль­шин­ство из этих состо­я­ний — состо­я­ния транса. Роди­тель, про­из­но­ся­щий рас­те­рян­ному ребенку свое нра­во­у­че­ние, сам того не созна­вая, играет роль гип­ноти­зера, вну­ша­ю­щего «формулу бес­по­мощ­но­сти». Напри­мер: «Ты никогда не нау­чишься делать это!» Эти формулы рабо­тают многие годы, пре­бы­вая вне критики и осмы­сле­ния. В пси­хо­те­ра­пии принято назы­вать их «посла­ни­ями» (messages). Под­ро­сток особо чув­стви­те­лен к проти­во­ре­чиям между раз­лич­ными посла­ни­ями и своими реаль­ными чув­ствами.

Можно пред­поло­жить, что изме­нен­ное состо­я­ние созна­ния в трав­ма­ти­че­ский момент бес­по­мощ­но­сти при­частно к нару­ше­нию про­гноза при рести­му­ля­ции этого состо­я­ния. Рести­му­ля­ция воз­вра­щает чело­века в состо­я­ние неудачи, причем такое, когда соб­ствен­ное Я лишено кон­троля над ситу­а­цией. Вос­при­ятие в этом состо­я­нии не было целост­ным и пол­но­цен­ным; картина ситу­а­ции в памяти не доступна для осо­зна­ния и вклю­че­ния в опыт. Это опи­са­ние проти­во­положно пси­хи­че­скому про­цессу в состо­я­нии поиска, когда вос­при­ятие вклю­чает в картину ситу­а­ции все доступ­ные детали в режиме поша­го­вого отслежи­ва­ния.

Первый вариант — острое горе — состо­я­ние в случае утраты здо­ро­вья, близ­кого чело­века и др. В случае потери субъект испы­ты­вает вне­за­п­ное болез­нен­ное нару­ше­ние про­гноза буду­щего («На кого же ты меня оставил!», «Как же я теперь жить буду?»).

Непо­сред­ствен­ным источ­ни­ком этого нару­ше­ния явля­ется воз­ник­шее в резуль­тате потери раз­ру­ше­ние целост­но­сти образа Мира субъекта. Зна­чи­мость потери опре­де­ля­ется именно ее вли­я­нием на связь поте­рян­ного с субъек­том, на вклю­че­ние этой связи в его образ Мира. Субъек­тивно чувство горя связано с непо­движ­но­стью образа Мира, который уже не может дви­гаться в пси­холо­ги­че­ском про­стран­стве и времени: воз­ник­шие в нем пустоты проти­во­ре­чат этому дви­же­нию, а сле­до­ва­тельно, и про­гнозу.

Послед­стви­ями нео­тре­а­ги­ро­ван­ного горя явля­ются апатия и депрес­сия. Одним из вари­ан­тов фик­са­ции горя явля­ется пре­ры­ва­ние раз­рядки горя (плача) другим трав­ми­ру­ю­щим воз­действием. У детей этим собы­тием может быть испуг, вызван­ный пове­де­нием близких на похо­ро­нах. В этом вари­анте часто встре­ча­ются навяз­чи­вые состо­я­ния, рас­стройства сна.

В случае цепочки «горе — депрес­сия — отказ от поиска» при­чи­ной бес­по­мощ­но­сти явля­ется соб­ственно депрес­сия как стра­да­ние от нару­ше­ния целост­но­сти Мира.

Другой рас­про­стра­нен­ный вариант связан с пре­ры­ва­нием поис­ко­вой актив­но­сти субъекта в ситу­а­ции кри­ти­че­ского напря­же­ния. Этой ситу­а­цией может быть ката­строфа, насилие, вне­за­п­ная боль и т. д. Пре­вы­ше­ние порога устой­чи­во­сти сопроти­в­ле­ния стрессу в резуль­тате пре­ры­ва­ния пси­хи­че­ского и физи­оло­ги­че­ского про­цесса сопроти­в­ле­ния явля­ется пси­холо­ги­че­ской травмой. При травме обра­зу­ется ди-стрес­со­вая запись ситу­а­ции, которая, не обладая целост­но­стью в памяти субъекта, вызы­вает болез­нен­ные чувства при рести­му­ля­ции и не допус­кает пол­но­цен­ного опе­ри­ро­ва­ния с хра­ня­щимися в этом «кон­тейнере» дина­ми­че­скими сте­ре­оти­пами.

Трав­ми­ро­ван­ный ребенок (под­ро­сток) испы­ты­вает стра­да­ние от вос­по­ми­на­ний (образ Мира «не дви­га­ется» в прошлое) и сим­п­тома «вспышек воз­врата», когда какая-то мелкая деталь сего­д­няш­ней ситу­а­ции вызы­вает болез­нен­ный возврат в трав­ми­ру­ю­щую ситу­а­цию. Он нахо­дится в депрес­сив­ных состо­я­ниях: не смеется, не играет, посто­янно защи­ща­ется от окру­жа­ю­щих; с трудом всту­пает в отно­ше­ния с другими людьми (не верит в хорошие отно­ше­ния), опа­са­ясь потерь и обид в случае кон­фликта; пока­зы­вает с помощью агрес­сии, что ему больно. Отказ от поиска в этом опи­са­нии сим­п­то­мов вполне оче­ви­ден.

Далее сравним пре­ды­ду­щее опи­са­ние с опи­са­нием чувств и пред­ста­в­ле­ний ребенка, под­вер­га­ю­ще­гося жесто­кому обра­ще­нию (послед­нее нео­бя­за­тельно для поя­в­ле­ния трав­ма­ти­че­ской бес­по­мощ­но­сти).

Этот ребенок:

— выгля­дит «малень­ким взро­с­лым», потому что не чув­ствует себя ребен­ком, так как не может раз­ре­шить себе думать, напри­мер, такое: «Я верю, что я доста­точно хорош для них»;

— чув­стви­те­лен к пове­де­нию роди­те­лей и других взро­с­лых;

— пред­ста­в­ляет себе норму пове­де­ния иначе, чем обычно (добрый, если выпил; злой, если не пил, или нао­бо­рот);

— пред­ста­в­ляет себе состо­я­ния людей легко и быстро изме­ня­е­мыми;

— считает, что Мир неу­стой­чив и нельзя ничего пред­ви­деть;

— считает, что цен­но­стей не суще­ствует, если в любой момент может слу­читься насилие;

— не дове­ряет никому, а потому открыто не выра­жает свои чувства;

— не может выра­жать свои чувства словами (алек­си­тимия);

— не уста­на­в­ли­вает близких отно­ше­ний, чтобы не испы­ты­вать обид и потерь;

— защи­ща­ется от чувств других.

Нельзя не заметить, что эти опи­са­ния пред­ста­в­ляют про­цессы, которые весьма схожи по источ­ни­кам, по след­ствиям и сим­п­то­мо­ком­плексу. По при­ня­той в пси­хи­а­трии клас­си­фи­ка­ции эти опи­са­ния обо­зна­ча­ются тер­ми­ном «пост­трав­ма­ти­че­ское стрес­со­вое рас­стройство».

К этим вари­ан­там трав­ма­ти­че­ской бес­по­мощ­но­сти сле­до­вало бы добавить два случая. Первый: эмо­ци­о­наль­ное отвер­же­ние со стороны роди­те­лей, при­во­дя­щее к про­блеме изо­ля­ции, вари­ан­том которой явля­ется бес­по­мощ­ность ребенка в отно­ше­ниях. И второй — при­ве­ден­ное в книге У. Глас­сера опи­са­ние неу­дач­ни­ков, суть кото­рого может быть сфор­му­ли­ро­вана коротко: быть неу­дач­ни­ком в школе — это значит быть бес­по­мощ­ным и изо­ли­ро­ван­ным.

Пси­хологи утвер­ждают, что детская соци­аль­ная жизнь начи­на­ется между тремя и пятью годами. Именно в этом воз­ра­сте человек осва­и­вает трудную прак­тику вза­и­мо­действия с себе подоб­ными (М. В. Осорина). Начи­на­ется сложный путь обу­че­ния общению в игре, а потом и в других ситу­а­циях. Так в жизнь чело­века входит группа, и его действия начи­нают под­чи­няться общим для всех людей пси­холо­ги­че­ским законам груп­по­вой жизни. В под­рост­ко­вом и юно­ше­ском воз­ра­сте общение со свер­ст­ни­ками пре­вра­ща­ется в смысл суще­ство­ва­ния, и группа ста­но­вится ведущим фак­то­ром раз­ви­тия лич­но­сти, именно она явля­ется носи­те­лем соци­аль­ных норм и соци­аль­ных цен­но­стей. Одним из важ­нейших лич­ност­ных при­об­рете­ний чело­века, регу­ли­ру­ю­щим его пове­де­ние, явля­ется система цен­ност­ных ори­ен­та­ций, которая также скла­ды­ва­ется в про­цессе общения в группе.

Цен­ност­ные ори­ен­та­ции — важ­нейшие эле­менты вну­трен­ней струк­туры лич­но­сти, закреп­лен­ные жиз­нен­ным опытом инди­вида, всей сово­куп­но­стью его пережи­ва­ний. Они отгра­ни­чи­вают суще­ствен­ное и важное для данного чело­века от несу­ще­ствен­ного. В силу этого цен­ност­ные ори­ен­та­ции высту­пают важным фак­то­ром, обу­сло­в­ли­ва­ю­щим моти­ва­цию действий и поступ­ков чело­века. Основ­ным содер­жа­нием цен­ност­ной ори­ен­та­ции лич­но­сти высту­пают ее миро­воз­зрен­че­ские, нрав­ствен­ные убе­жде­ния, глу­бо­кие посто­ян­ные при­вя­зан­но­сти, мораль­ные прин­ципы пове­де­ния. Раз­ви­тые цен­ност­ные ори­ен­та­ции — признак зре­ло­сти лич­но­сти, пока­за­тель меры ее соци­аль­но­сти. Это призма вос­при­ятия не только внеш­него, но и вну­трен­него мира инди­вида. Это пси­холо­ги­че­ское осно­ва­ние для решения в инди­ви­ду­аль­ном плане вопроса о смысле жизни, бла­го­даря кото­рому про­ис­хо­дит инте­гра­ция сово­куп­но­сти цен­ност­ной ори­ен­та­ции в нечто целост­ное и сво­е­об­раз­ное, харак­тер­ное именно для данной лич­но­сти. Именно в силу этого в любом обще­стве цен­ност­ные ори­ен­та­ции ока­зы­ва­ются пред­метом вос­пита­ния, целе­на­пра­в­лен­ного воз­действия.

В прошлом религия и мораль обес­пе­чи­вали кри­те­рии, стан­дарты и цели соци­аль­ного пове­де­ния, они ука­зы­вали, что правильно, а что нет, что плохо, а что хорошо. В течение послед­них 10 лет в нашей стране про­и­зо­шли резкие изме­не­ния в соци­аль­ном раз­ви­тии и одно­вре­менно мощное изме­не­ние соци­аль­ных цен­но­стей, что не могло не ска­заться как на уровне обще­ствен­ного созна­ния, так и на инди­ви­ду­аль­ной системе цен­ност­ных ори­ен­та­ций отдель­ного чело­века. На соци­ально-пси­холо­ги­че­ском уровне про­и­зо­шел распад боль­шин­ства устой­чи­вых соци­аль­ных групп, которые обес­пе­чи­вали процесс соци­али­за­ции чело­века. На кон­крет­ного инди­вида легла ответ­ствен­ность за выбор на всех серьезных напра­в­ле­ниях, а соци­аль­ная почва, тира­жи­ру­ю­щая образцы нор­маль­ного пове­де­ния и систему миро­воз­зре­ния, ока­за­лась «выбита из-под ног». Но вклю­чен­ность в группу явля­ется вну­трен­ней потреб­но­стью моло­дого чело­века, идет актив­ный поиск группы как образца для срав­не­ния и источ­ника соци­аль­ных норм.

Юно­ше­ский возраст — период раз­ви­тия, на который при­хо­дится основ­ной кризис иден­тич­но­сти. Интер­вал между дет­ством и взро­с­ло­стью, когда человек пыта­ется найти свое место в обще­стве, был назван И. С. Коном «ролевым мора­то­рием», а Э. Эрик­со­ном — «пси­холо­ги­че­ским мора­то­рием». Пси­холо­ги­че­ская же актив­ность данного периода связана с посто­ян­ной пере­о­цен­кой цен­но­стей, которая осу­ще­ст­в­ля­ется в про­цессе общения с бли­жайшим соци­аль­ным окру­же­нием.

Здесь мы оста­но­вимся на двух основ­ных соци­аль­ных опас­но­стях, под­жи­да­ю­щих под­ростка в про­цессе общения со свер­ст­ни­ками. Этими опас­но­стями явля­ются нефор­маль­ная моло­деж­ная субкуль­тура и крими­наль­ная субкуль­тура.

Как же влияет моло­деж­ная кон­тр­куль­тур­ная среда на изме­не­ние лич­но­сти моло­дого чело­века?

Одной из форм воп­ло­ще­ния моло­деж­ной субкуль­туры явля­ются нефор­маль­ные моло­деж­ные объе­ди­не­ния (НМО).

НМО — это группа людей, имеющих общую дея­тель­ность, спе­ци­фи­че­скую систему цен­но­стей и свя­зан­ную с ней модель пове­де­ния; выра­зи­тель­ную систему атри­бу­тов; стиль общения, опре­де­ля­е­мый сюжетом, риту­а­лами при­нятия нович­ков, посвя­ще­ния, исклю­че­ния, осо­бен­но­стями роле­вого пове­де­ния1.

Главная функция нефор­маль­ного объе­ди­не­ния — стрем­ле­ние к само­ре­али­за­ции, субъек­т­ному воп­ло­ще­нию. Моло­деж­ную куль­туру, как куль­туру опре­де­лен­ной воз­раст­ной группы, харак­те­ри­зует эмо­ци­о­нально-нрав­ствен­ное само­утвер­жде­ние моло­дежи наряду с поиском раз­вле­ка­тель­ного содер­жа­ния под воз­действием груп­по­вых сте­ре­оти­пов отно­ше­ний, уста­но­вок и инте­ре­сов (З. В. Сикевич).

«Нефор­мали­тет» сегодня — это общ­ность на базе нет­ра­ди­ци­он­ных целей, инте­ре­сов, потреб­но­стей, наличие соб­ствен­ной субкуль­туры, не инте­гри­ру­е­мой, как правило, в офи­ци­аль­ные соци­аль­ные инсти­туты. Цен­ност­ные ори­ен­та­ции, объе­ди­ня­ю­щие участ­ни­ков нефор­маль­ного моло­деж­ного объе­ди­не­ния, как правило, не сов­па­дают с при­ня­тыми в обще­стве, а иногда открыто ему проти­во­стоят. Цен­но­сти прежде всего и тран­с­фор­ми­ру­ются в созна­нии чело­века. Каковы дина­мика и содер­жа­ние таких изме­не­ний? Чтобы ответить на данный вопрос, нужны мас­со­вые пси­холо­ги­че­ские иссле­до­ва­ния, которые пока не про­во­ди­лись.

Из пред­ва­ри­тель­ных данных можно выде­лить одно обсто­я­тель­ство. После выхода из дви­же­ния многие его участ­ники испы­ты­вают «сво­е­об­раз­ное пре­сы­ще­ние демон­стра­тив­ными и бун­тар­скими формами пове­де­ния. Мно­го­кратно про­и­гран­ное проти­во­по­ста­в­ле­ние себя обще­ству снимает под­рост­ко­вые ком­плексы», — считает М. Розин. Однако это справед­ливо лишь для тех, кто нахо­дится на пери­фе­рии дви­же­ния. Более глу­бо­кая и дли­тель­ная вклю­чен­ность как раз и под­ра­зу­ме­вает инте­ри­о­ри­за­цию системы цен­но­стей, изме­не­ние миро­вос­при­ятия, что опре­де­ляет труд­но­сти в после­ду­ю­щем воз­вра­ще­нии в социум, дает воз­мож­ность пред­по­ла­гать лишь частич­ную ада­п­та­цию, а иногда и отсут­ствие таковой воз­мож­но­сти вообще.

Инте­рес­ный мате­риал для иссле­до­ва­ния ком­по­нен­тов миро­вос­при­ятия дает твор­че­ство участ­ни­ков дви­же­ния хиппи, где многие активно пишут стихи и песни. Богатый мате­риал для будущих пси­холо­гов-иссле­до­ва­те­лей можно найти в пери­о­ди­че­ском журнале «Хиппи-лэнд», выхо­дя­щем в Петер­бурге. Приведу здесь только одно сти­хо­т­во­ре­ние, напи­сан­ное сту­ден­т­кой-хиппи во время сейшена2 и пода­рен­ное мне.

Это про­из­ве­де­ние было ответом на вопрос: «Рас­скажи, какие вы, как вы видите мир, каковы ваши цен­но­сти, каков стиль общения?»

Что же про­ис­хо­дит со взгля­дом на мир? Он меня­ется, если человек при­ни­мает систему цен­но­стей, суще­ству­ю­щую в нефор­маль­ном объе­ди­не­нии. Кон­крет­ный набор цен­ност­ных ори­ен­та­ций раз­ли­чен в каждой из нефор­маль­ных групп. Срав­ните хип­пов­ское: «Все, что тебе нужно, — это любовь» и пан­ков­ское: «Жизнь — дерьмо. Буду­щего нет», добавьте сюда цен­ност­ные ори­ен­та­ции рокеров или метал­ли­стов, экс­тремист­ские взгляды «бри­то­голо­вых» и миро­воз­зре­ние участ­ни­ков «Ассо­ци­а­ции ролевых игр» или тех, кто про­во­дит фести­валь «Пау-Вау», воз­ро­ждая куль­туру индей­цев в при­го­роде Санкт-Петер­бурга.

На первый взгляд, кажется невоз­мож­ным гово­рить о едином напра­в­ле­нии изме­не­ния цен­но­стей под вли­я­нием участия в кон­тр­куль­тур­ном нефор­маль­ном моло­деж­ном объе­ди­не­нии. Но более при­сталь­ный анализ поз­во­ляет отметить и общие тен­ден­ции. Это, прежде всего, роман­ти­за­ция само­раз­ру­ше­ния, «рас­краска» обы­ден­но­сти, под­дер­жка и одо­бре­ние всех действий, раз­ры­ва­ю­щих связи чело­века с нор­маль­ным соци­аль­ным окру­же­нием, то есть фак­ти­че­ски отри­ца­ние реаль­но­сти. Далее, можно гово­рить об обес­це­ни­ва­нии цен­но­сти жизни как таковой: от иро­нич­ного отно­ше­ния до одо­бре­ния суи­ци­даль­ного пове­де­ния. Можно отметить также и отсут­ствие вре­мен­ной пер­спек­тивы, обра­щен­ной в будущее. Смысл суще­ство­ва­ния не ради буду­щего, а ради того, что про­ис­хо­дит сейчас, в данный кон­крет­ный момент.

Послед­няя осо­бен­ность зна­чи­тельно затруд­няет воз­мож­но­сти ада­п­та­ции к соци­аль­ной жизни, так как у чело­века нет опоры в будущем, ради чего нужно совер­шать усилия и пре­о­до­ле­вать пре­пят­ствия. Добавим сюда меха­низмы зара­же­ния и под­ра­жа­ния, облег­ча­ю­щие задачу выде­ле­ния из окру­жа­ю­щей среды, которые активно запус­ка­ются в груп­по­вой дея­тель­но­сти, и сти­хийный нон­кон­фор­мизм юности — и мы имеем веские осно­ва­ния для утвер­жде­ния о том, что участие в кон­тр­куль­тур­ном нефор­маль­ном моло­деж­ном объе­ди­не­нии значимо изме­няет систему цен­но­стей моло­дого чело­века, воз­действуя также на способы пове­де­ния, сти­ле­вые харак­те­ри­стики общения и т. п.

Еще одним мощным фак­то­ром, вли­я­ю­щим на лич­ность и пове­де­ние под­ростка, явля­ется крими­наль­ная субкуль­тура. Воз­ник­нув, крими­наль­ная субкуль­тура охва­ты­вает своим вли­я­нием под­ра­с­та­ю­щее поко­ле­ние, взла­мы­вает офи­ци­аль­ную куль­туру, дефор­ми­руя ее. Осо­бенно важно под­чер­к­нуть, что крими­наль­ная субкуль­тура при­вле­ка­тельна для под­рост­ково-юно­ше­ской среды в связи с ее воз­раст­ными осо­бен­но­стями, с отчу­ж­де­нием от офи­ци­аль­ной куль­туры.

Крими­наль­ная субкуль­тура спо­соб­ствует суще­ство­ва­нию крими­наль­ных групп, цемен­ти­руя их своими цен­но­стями и нормами, то есть активно влияя на созна­ние. Сама же крими­наль­ная субкуль­тура, по опре­де­ле­нию В. Д. Пирож­кова, — это сво­е­об­разная циви­ли­за­ция со своей систе­мой цен­но­стей, в которой все ком­по­ненты нахо­дятся в строгой системе, сопод­чи­нены, вза­и­мо­до­пол­няют и вза­и­мо­о­бу­сло­в­ли­вают друг друга. Это сово­куп­ность духов­ных и мате­ри­аль­ных цен­но­стей, регла­мен­ти­ру­ю­щих и упо­ря­до­чи­ва­ю­щих жизнь и пре­ступ­ную дея­тель­ность крими­наль­ных сооб­ще­ств, что спо­соб­ствует их живу­че­сти, спло­чен­но­сти, актив­но­сти и лабиль­но­сти, пре­ем­ствен­но­сти поко­ле­ний. Основу крими­наль­ной субкуль­туры соста­в­ляют чуждые гра­ждан­скому обще­ству цен­но­сти, нормы, тра­ди­ции, раз­лич­ные ритуалы, стили общения (В. Д. Пирож­ков).

Ее соци­аль­ный вред заклю­ча­ется в том, что она урод­ливо соци­али­зи­рует лич­ность, сти­му­ли­рует ее проти­во­прав­ное пове­де­ние и явля­ется меха­низ­мом «вос­про­из­вод­ства» пре­ступ­но­сти в моло­деж­ной среде. А пси­холо­ги­че­ский вред — это откло­не­ния в харак­те­ри­сти­ках общения, спе­ци­фи­че­ское вос­при­ятие себя, других людей и мира в целом. В данном кон­тексте можно отметить сле­ду­ю­щие осо­бен­но­сти: попра­ние прав лич­но­сти, выра­жа­ю­ще­еся в агрес­сив­ном, жестком и цинич­ном отно­ше­нии к «чужим», слабым и без­за­щит­ным; отсут­ствие чувства состра­да­ния к людям, в том числе и к «своим», нечест­ность и дву­ли­чие в отно­ше­нии к «чужим»; пара­зи­тизм, экс­плу­а­та­ция «низов», глум­ле­ние над ними; обес­це­ни­ва­ние чело­ве­че­ского труда; поощре­ние низ­мен­ных инстин­к­тов и любых форм асо­ци­аль­ного пове­де­ния.

Однако степень сфор­ми­ро­ван­но­сти крими­наль­ной субкуль­туры, ее влияние на лич­ность и группу бывают раз­лич­ными. Она встре­ча­ется в виде отдель­ных, не свя­зан­ных друг с другом эле­мен­тов; может полу­чать опре­де­лен­ное офор­м­ле­ние (ее «законы» играют суще­ствен­ную роль в регу­ля­ции пове­де­ния лич­но­сти и группы); наконец, она спо­собна доми­ни­ро­вать в данном заве­де­нии (микро­районе, насе­лен­ном пункте), пол­но­стью под­чи­няя своему влиянию как крими­наль­ный кон­тин­гент, так и зако­но­по­слуш­ных под­рост­ков и юношей (М. Н. Каба­нова).

Для опре­де­ле­ния эмпи­ри­че­ских при­зна­ков (кри­те­риев) степени сфор­ми­ро­ван­но­сти и действен­но­сти крими­наль­ной субкуль­туры в моло­деж­ной среде учеб­ного заве­де­ния, насе­лен­ного пункта был исполь­зо­ван метод экс­перт­ных оценок (В. Д. Пирож­ков). Все кри­те­рии были сведены в при­ве­ден­ные ниже клас­си­фи­ка­ци­он­ные группы.

При­знаки, харак­те­ри­зу­ю­щие меж­груп­по­вые отно­ше­ния и груп­по­вую иерар­хию

• Наличие в учре­жде­нии вра­жду­ю­щих между собой груп­пи­ро­вок и кон­флик­тов между ними.

• Жесто­кая меж­груп­по­вая стра­ти­фи­ка­ция с деле­нием людей на «чужих» и «своих», а «своих» на касты.

• Наличие мно­го­об­разных при­ви­ле­гий для «элиты».

• Рас­про­стра­нен­ность риту­а­лов, «про­писки» нович­ков.

При­знаки, харак­те­ри­зу­ю­щие отно­ше­ние к слабым, к «низам» и «отвер­жен­ным»

• Факт поя­в­ле­ния «отвер­жен­ных» («непри­ка­са­е­мых»).

• Клейме­ние вещей и пред­метов, кото­рыми должны поль­зо­ваться только «непри­ка­са­е­мые».

• Под­вер­жен­ность «отвер­жен­ных» поборам и вымо­га­тель­ству.

• Рас­про­стра­не­ние спе­ци­аль­ных спо­со­бов пони­же­ния соци­аль­ного статуса.

• Рас­про­стра­нен­ность симу­ля­ции болез­ней и чле­но­вре­ди­тель­ства среди «низов».

При­знаки, харак­те­ри­зу­ю­щие отно­ше­ние к режиму и вос­пита­тель­ной работе

• Груп­по­вые нару­ше­ния режима учре­жде­ния и непо­ви­но­ве­ние.

• Груп­по­вые побеги, уход из дома, бро­дяж­ни­че­ство. Укло­не­ние «авто­ри­тетов» от «грязных» работ.

• Укло­не­ние от учебных занятий, собра­ний, вос­пита­тель­ных меро­при­ятий.

• Отказ от работы в офи­ци­аль­ном активе и дву­руш­ни­че­ство.

• Про­я­в­ле­ние актов ван­дализма.

При­знаки, харак­те­ри­зу­ю­щие про­ве­де­ние сво­бод­ного времени

• Рас­про­стра­не­ние азарт­ных игр.

• Рас­про­стра­не­ние тюрем­ных спо­со­бов досуга, сочи­не­ние тюрем­ной лирики и изго­то­в­ле­ние тюрем­ных поделок.

• Груп­по­вое упо­тре­б­ле­ние ток­си­че­ских и нар­коти­че­ских веществ, рас­про­стра­не­ние упо­тре­б­ле­ния чифиря.

При­знаки, харак­те­ри­зу­ю­щие способы общения, опо­зна­ния и связи

• Наличие кличек как сред­ства стиг­ма­ти­за­ции.

• Рас­про­стра­нен­ность тату­и­ро­вок как зна­ко­вой системы общения, опо­зна­ния «своих» и стиг­ма­ти­за­ции.

• Рас­про­стра­не­ние уголов­ного жаргона и других спо­со­бов общения, при­ня­тых в уголов­ной среде.

Эти кри­те­рии могут дать воз­мож­ность пси­холо­гам, соци­аль­ным педа­го­гам, роди­те­лям оценить крими­наль­ность субкуль­туры в моло­деж­ной среде, в обра­зо­ва­тель­ном учре­жде­нии — это с одной стороны, а с другой — они явля­ются внеш­ними при­зна­ками дефор­ма­ции лич­но­сти. На изме­не­ние созна­ния под­рост­ков влияет прежде всего «фило­со­фия» уголов­ного мира, оправ­ды­ва­ю­щая совер­ше­ние пре­ступ­ле­ний, отри­ца­ю­щая вину и ответ­ствен­ность за соде­ян­ное, заме­ня­ю­щая низ­мен­ные побу­жде­ния «воз­вы­шен­ными» моти­вами: в насиль­ствен­ных пре­ступ­ле­ниях — чув­ством кол­лек­ти­визма, това­ри­ще­ской вза­и­мо­по­мощи, обви­не­нием жертвы и т. п.; в коры­ст­ных пре­ступ­ле­ниях — идеей пере­рас­пре­де­ле­ния име­ю­щейся у людей соб­ствен­но­сти, ее при­сво­е­ния с самой раз­но­об­раз­ной «пози­тив­ной» моти­ва­цией.

Важное место в крими­наль­ной субкуль­туре зани­мают мифы (уголов­ная мифоло­гия), наса­жда­ю­щие среди под­рост­ков и юношей образы «удачли­вого вора», «смелого раз­бойника», «несги­ба­е­мого парня», куль­ти­ви­ру­ю­щие «воров­скую роман­тику», идею «воров­ского брат­ства», «воров­скую честь» и активно воз­действу­ю­щие на миро­вос­при­ятие.

К фак­то­рам, вли­я­ю­щим на харак­тер общения в крими­наль­ных группах, можно отнести также ритуалы, тра­ди­ции и остра­кизмы.

Под­рост­ков и юношей при­вле­кает в крими­наль­ных группах и то, что жизнь в этих сооб­ще­ствах обста­в­ля­ется риту­а­лами, которые, обладая большой зара­зи­тель­но­стью, делают эмо­ци­о­нально при­вле­ка­тель­ными многие нормы анти­со­ци­аль­ной среды. В каче­стве же меха­низма пре­ем­ствен­но­сти, устой­чи­во­сти сло­жив­шихся в крими­наль­ной субкуль­туре отно­ше­ний, под­дер­жи­ва­ю­щих откло­ня­ю­ще­еся пове­де­ние участ­ни­ков, высту­пают тра­ди­ции. Как и в обычных соци­аль­ных общ­но­стях, крими­наль­ные тра­ди­ции явля­ются про­дук­том соци­аль­ного вза­и­мо­действия и фак­то­ром, регу­ли­ру­ю­щим их пове­де­ние и меж­груп­по­вые отно­ше­ния. Чаще всего форму тра­ди­ций при­ни­мают нормы крими­наль­ной субкуль­туры. При этом тра­ди­ции, сло­жив­ши­еся в крими­наль­ных группах, отли­ча­ются, с одной стороны, все­об­щ­но­стью, с другой — опре­де­лен­ным сво­е­об­ра­зием, свойствен­ным лишь данной группе.

Остра­кизм, суще­ству­ю­щий с древних времен (изгна­ние людей из племен, обще­ства, госу­дар­ства, с работы), осо­бенно широко рас­про­стра­нен в крими­наль­ной субкуль­туре. Методы остра­кизма извечны: вначале дис­кре­ди­ти­ро­вать лич­ность, депер­со­нали­зи­ро­вать, а затем потре­бо­вать убрать ее или убраться. Остра­кизм имеет «нор­ма­тив­ную» основу и четкую про­це­дуру испол­не­ния. Опас­ность остра­кизма заклю­ча­ется в том, что он полу­чает все большее рас­про­стра­не­ние в среде моло­дежи, про­ни­кая на пове­ден­че­ском уровне в струк­туру общения. Под­ростки и юноши хорошо ори­ен­ти­ро­ваны в спо­собах депер­со­нали­за­ции, при­ме­ня­е­мых в крими­наль­ной среде, в про­це­ду­рах и меха­низ­мах остра­кизма.

Так, ритуал с эле­мен­тами остра­кизма под назва­нием «про­писка» — система при­нятия нович­ков в уголов­ную среду, в армейскую среду, — входя в харак­те­ри­стику цен­но­стей их участ­ни­ков, меняет систему миро­вос­при­ятия.

Суще­ство­ва­ние своего языка (воен­ного, спор­тив­ного, меди­цин­ского и т. п.) — пси­холо­ги­че­ская зако­но­мер­ность фун­к­ци­о­ни­ро­ва­ния раз­лич­ных соци­аль­ных и про­фес­си­о­наль­ных групп, зна­чи­мый пока­за­тель содер­жа­ния мен­таль­ных струк­тур и одно­вре­менно фак­то­ров, вли­я­ю­щих на общение в целом.

В крими­наль­ном мире также есть свой язык — уголов­ный жаргон. Функции уголов­ного жаргона: раз­ре­ше­ние ком­му­ни­ка­тив­ных ситу­а­ций, свя­зан­ных с пре­ступ­ной дея­тель­но­стью; сред­ство само­утвер­жде­ния; иерар­хи­че­ская диа­гно­стика; пер­со­нали­за­ция и депер­со­нали­за­ция в уголов­ной среде (В. Д. Пирож­ков). Уголов­ный жаргон под­рост­ков и юношей обла­дает своей спе­ци­фи­кой. В силу осо­бен­но­стей воз­ра­ста они активно пре­об­ра­зуют сло­вар­ный состав, легче его усва­и­вают, интен­сив­нее упо­тре­б­ляют. Отсюда и более сильное воз­действие на изме­не­ние интел­лек­ту­аль­ных струк­тур. Уголов­ный жаргон служит базой суще­ство­ва­ния крими­наль­ной субкуль­туры, обес­пе­чи­вая пре­ем­ствен­ность законов, тра­ди­ций и духов­ной жизни крими­наль­ного мира. Крайне опасно про­ник­но­ве­ние его эле­мен­тов в пов­се­д­нев­ную жизнь, так как исполь­зо­ва­ние такой тер­ми­ноло­гии непо­сред­ственно влияет на изме­не­ние стиля общения и пове­де­ния в сторону его деви­ан­т­но­сти.

Крими­наль­ная субкуль­тура по своей сущ­но­сти агрес­сивна. Она втор­га­ется в куль­туру офи­ци­аль­ную, деваль­ви­руя ее нормы, наса­ждая в ней свои правила, цен­но­сти, атри­бу­тику.

* * *

Цен­но­сти и атри­бу­тика нефор­мали­тета и крими­наль­ной субкуль­туры соз­да­ются с мак­си­маль­ным учетом воз­раст­ных осо­бен­но­стей под­рост­ков и юношей, что делает их при­вле­ка­тель­ными для них. Анализ соб­ствен­ного опыта работы с моло­де­жью и обоб­ще­ние работ в русле данной про­бле­ма­тики поз­во­ляют выде­лить пси­холо­ги­че­ские причины и неко­то­рые меха­низмы влияния деви­ан­т­ных групп на лич­ность как в нефор­маль­ной моло­деж­ной кон­тр­куль­туре, так и в крими­наль­ной субкуль­туре.

• Нормы и цен­но­сти субкуль­туры мак­си­мально учи­ты­вают пси­хи­че­ские состо­я­ния воз­раст­ного оди­но­че­ства под­рост­ков как одного из важ­нейших эле­мен­тов кризиса иден­тич­но­сти, поиска своего Я. Оди­но­кий среди взро­с­лых и зако­но­по­слуш­ных, слабо спло­чен­ных групп свер­ст­ни­ков, лишен­ный все­сто­рон­ней защиты от при­тя­за­ний окру­жа­ю­щих, вклю­ча­ясь в крими­наль­ную или асо­ци­аль­ную группу, под­ро­сток немед­ленно при­об­ретает реаль­ную физи­че­скую, пси­холо­ги­че­скую, мораль­ную и мате­ри­аль­ную защиту от при­тя­за­ний окру­жа­ю­щих. Это корен­ным образом меняет его само­чув­ствие и фор­ми­рует уве­рен­ность, что никому из «чужих» не удастся его обидеть и при­тес­нить.

• Вклю­ча­ясь в кон­тр­куль­туру, субкуль­туру с ее нормами и цен­но­стями, несо­вер­шен­но­лет­ний полу­чает широкое поле для само­утвер­жде­ния, само­ре­али­за­ции своего Я и ком­пен­са­ции тех неудач (ком­плекса непол­но­цен­но­сти), которые пости­гли его в обще­стве. Здесь его никто не упре­кает за полу­ча­е­мые на уроках двойки, пропуск занятий и т. п. При этом в пре­ступ­ной среде мак­си­мально реали­зу­ется стрем­ле­ние под­ростка к само­сто­я­тель­но­сти («выбиться в люди»): занять соот­вет­ству­ю­щую ступень в уголов­ной иерар­хии можно, только надеясь на свои силы и спо­соб­но­сти, — никто (ни роди­тели, ни «связи») здесь не поможет.

• В таких сооб­ще­ствах не суще­ствует двойной морали (офи­ци­аль­ной и нео­фи­ци­аль­ной). Поэтому, как ни странно, нормы и цен­но­сти кон­тр­куль­туры под­рост­кам кажутся наи­бо­лее справед­ли­выми, истин­ными, бла­го­род­ными. Действи­тельно: дал слово — держи, сел играть в карты — играй честно, имеешь долг — вовремя верни, что добыл пре­ступ­ным путем — все отдай в «общий котел» и т. п. А если нарушил какое-то правило — пеняй на себя: кара после­дует немед­лен­ная и бес­по­щад­ная.

• Сам процесс дея­тель­но­сти и общения ока­зы­ва­ется для несо­вер­шен­но­лет­него при­вле­ка­тель­ным, поскольку вклю­чает эле­менты соци­аль­ного и физи­че­ского риска, самые раз­но­об­разные экс­тре­маль­ные ситу­а­ции; окрашен налетом неко­то­рой роман­тики, таин­ствен­но­сти и нео­быч­но­сти. А в зако­но­по­слуш­ной среде под­ростка со всех сторон окру­жают физи­че­ские, мораль­ные и пси­холо­ги­че­ские барьеры: того делать нельзя — опасно для жизни, этого делать нельзя — непри­ем­лемо для других и т. п.

• В данной среде сняты все мораль­ные огра­ни­че­ния, так «стес­ня­ю­щие» пове­де­ние и общение под­ростка в зако­но­по­слуш­ном обще­стве. Зато сфор­ми­ро­вана своя мораль, более доход­чи­вая и убе­ди­тель­ная. При этом отсут­ствуют запреты на любую инфор­ма­цию, прежде всего интим­ную. Если учесть, что это возраст поло­вого созре­ва­ния, то лишение в офи­ци­аль­ном обще­стве под­рост­ков этой инфор­ма­ции — сво­е­об­раз­ное пре­ступ­ле­ние перед ними.

• Цен­но­сти и нормы кон­тр­куль­туры спо­собны быстро рас­про­стра­няться в моло­деж­ной среде, поскольку под­ростки и юноши бывают увле­чены их внешне брос­кими атри­бу­тами и сим­во­ли­кой, эмо­ци­о­наль­ной насы­щен­но­стью норм, правил, риту­а­лов. Все под­ростки стре­мятся выде­литься из общей среды одеждой, раз­лич­ными сим­во­лами (в виде накле­пок, наклеек, брелков, серег, колец и т. п.). Главное здесь в том, что они им не навя­заны, а изо­б­ретены самими под­рост­ками, и тем дороги им и при­вле­ка­тельны.

Моло­деж­ная кон­тр­куль­тура, в том числе и крими­наль­ная — реаль­ный феномен. Ее цен­но­сти явля­ются важными регу­ля­то­рами инди­ви­ду­аль­ного пове­де­ния, обла­дают высочайшей сте­пе­нью рефе­рен­т­но­сти для людей в силу действия меха­низ­мов под­ра­жа­ния. Влияние ее на общение и миро­вос­при­ятие моло­дого чело­века бес­с­порно.

Снизить соци­аль­ный и пси­холо­ги­че­ский вред такого воз­действия — одна из задач системы обра­зо­ва­ния. Помощь в решении этой задачи может оказать пси­холо­ги­че­ский анализ. Основ­ным собы­тием отро­че­ства явля­ется «второе, экзи­стен­ци­аль­ное рожде­ние души» (Г. А. Цукер­ман). Ока­зав­шись в ситу­а­ции экзи­стен­ци­аль­ного кон­фликта и пережи­вая забро­шен­ность, страх и оди­но­че­ство, под­ро­сток начи­нает «решать задачу на смысле», то есть искать смысл своего суще­ство­ва­ния, строить соб­ствен­ную систему коор­ди­нат. Мак­си­мализм, глобаль­ность мыш­ле­ния, осо­бен­но­сти взгляда на мир про­я­в­ля­ются в том, что мнения, выска­зан­ные под вли­я­нием чувств, при­ни­ма­ются за сужде­ния; сужде­ния отдельно взятого чело­века при­ни­ма­ются за нормы жизни в обще­стве; события, про­ис­хо­дя­щие в соци­аль­ной сфере, пере­но­сятся в сферу духов­ную и на их основе под­ро­сток стремится создать уни­вер­саль­ную теорию бытия — таковы основ­ные осо­бен­но­сти раз­ви­тия в данном воз­раст­ном периоде.

В. Франкл считал, что, для того чтобы те или иные цен­но­сти стали види­мыми, необ­хо­димо «опре­де­лен­ное субъек­тив­ное состо­я­ние». Субъек­тив­ное же состо­я­ние под­ростка пре­пят­ствует тому, чтобы он открылся миру с его смы­слами и цен­но­стями — слишком под­ро­сток погло­щен тем, что про­ис­хо­дит с ним самим. Таким образом, можно пред­поло­жить, что ситу­а­ции, про­ис­хо­дя­щие в соци­аль­ной сфере, под­ро­сток пережи­вает на духов­ном уровне, как экзи­стен­ци­аль­ные про­блемы. Выйти из экзи­стен­ци­аль­ного кон­фликта под­ро­сток пыта­ется путем обрете­ния смысла соб­ствен­ного суще­ство­ва­ния (М. Н. Каба­нова).

Веро­ятно, что под­ро­сток пыта­ется удо­вле­тво­рить потреб­но­сти духов­ной сферы, замещая их удо­вле­тво­ре­нием потреб­но­стей той сферы, где у него есть наи­бо­лее пози­тив­ный опыт. Напри­мер, может сделать смыслом своей жизни и систе­мой коор­ди­нат свои сек­су­аль­ные успехи, либо эмо­ци­о­наль­ную жизнь, либо успех в соци­аль­ной сфере.

Что про­ис­хо­дит, если под­ро­сток полу­чает отри­ца­тель­ный опыт в той сфере, которая стала для него смыслом жизни и систе­мой коор­ди­нат? Можно пола­гать, что он пережи­вает состо­я­ние экзи­стен­ци­аль­ной фрустра­ции — невоз­мож­но­сти обрести смысл соб­ствен­ного суще­ство­ва­ния.

Как выйти из этого состо­я­ния? Можно попы­таться создать новую систему коор­ди­нат, освоив другую сферу своей жизни, — это пози­тив­ный выход, то есть про­ис­хо­дит изме­не­ние субъек­тив­ного состо­я­ния, при котором те или иные цен­но­сти станут «види­мыми» моло­дому чело­веку.

Но воз­мо­жен и другой вариант, когда во всех сферах жизни (телес­ной, эмо­ци­о­наль­ной, когни­тив­ной, соци­аль­ной и духов­ной) у под­ростка есть нега­тив­ный опыт. В данном случае воз­ник­шее состо­я­ние фрустра­ции может при­ве­сти к тому, что под­ро­сток отка­жется «решать задачу на смысл», про­и­зойдет «регресс к прин­ципу удо­воль­ствия» (по В. Франклу), уход в иллю­зорно-ком­пен­са­тор­ную дея­тель­ность, либо пережи­ва­ние бес­смы­слен­но­сти соб­ствен­ного суще­ство­ва­ния акту­али­зи­рует пережи­ва­ния оди­но­че­ства, бес­по­мощ­но­сти, страха. Это нега­тив­ный выход, послед­ствия кото­рого экс­плу­а­ти­ру­ются кон­тр­куль­ту­рой, деви­ан­т­ными груп­пами.

Задача соци­аль­ного мира помочь под­ростку и юноше пойти по пози­тив­ному пути.