Инфантилизм
Инфантилизм — глобальная эпидемия.
Многие современные дети «вросли» в иллюзию, что с трудностями мира можно справиться по аналогии с компьютерной игрой.
Им кажется, что они изучили реальность игрового пространства жизни. Но на самом деле только освоили простые способы получения удовольствия. Для них взросление — автоматический перенос уже полученных навыков во взрослую реальность. Но нет кнопки Delete.
Перезагрузить жизнь с учётом новых осознанных потребностей не удаётся. И это приносит страдания.
В недалёком прошлом удовольствие не давалось даром. Оно доставалось как награда за определённые усилия. Среди простых удовольствий, доступных детям в недавнем прошлом, — поход за грибами и ягодами. Чтобы полакомиться ягодами, надо было идти в лес, запоминать дорогу, отмахиваться от комаров, нагибаться и собирать ягоды.
Но итогом усилий была радость.
Реальный мир, когда-то породивший человека разумного, отодвигается всё дальше.
Наша городская цивилизация, надёжно защитив детей от вызовов дикой природы, сняла необходимость тренировать внимательность, волю и силу. Для того чтобы получить удовольствие, не надо напрягаться. Надо просто нажать на пульт управления телевизором, купить новую компьютерную стрелялку, а захотел ягод — вот он, супермакет.
Самое грустное, что любое живое существо так устроено, что оно обречено выбирать путь наименьшего сопротивления. Если нет необходимости напрягаться, то никто и не напрягается. Природа экономична. Но род человеческий от этого только проигрывает.
Защищённость от вызовов реальной жизни делает наших детей будущими неврастениками и неудачниками.
*
Не надо думать, что эволюция идёт только в сторону восхождения. История Земли — свидетель вырождения тысяч видов. Если огонь творчества, самопожертвования и смысла потухнет, то наше место неизбежно займёт кто-то ещё. Кто-то, кто будет смотреть в реальность, а не в игровую версию компьютерной стрелялки, где поражение не приносит боли и всегда можно перезагрузить игру. Жизнь «не перезагрузишь», инфантильные общества эволюция просто сотрёт как неудачный побочный эффект.
Наши страны перенаселены стареющими подростками, так и не ступившими в мир ответственности и силы. Они выбрали путь игры и получения удовольствия просто потому, что богатое общество защищает их от необходимости напрягаться, решать, идти на осознанный риск и обретать опыт. У этих инфантильных граждан есть право голоса, под них подстраиваются телевидение и современная литература, и у них рождаются дети.
Ребёнок каменного века должен был различать мягкие шаги хищника. Современному малышу необходимо реагировать на смену сигналов светофора. Но в целом количество опасностей и вызовов, обтачивающих современных детей, стало меньше. В наше время искусственная среда отделила человека от реальных вызовов мира природы. Она позволяет выживать и тем детям, которые в предыдущие эпохи были обречены на гибель.
В прошлом сама враждебная реальность помогала любому человеческому детёнышу понять, что без защиты родителей не выжить, опыт родителей — гарантия, что ты будешь накормлен и защищён.
И не только в первобытном обществе. Дворянский недоросль очень хорошо осознавал, что наследует честь, славу и поместье родителей. Крестьянский сын и без объяснений понимал, как надо вести себя, чтобы не потерять единственный источник существования — землю и уважение соседей-общинников.
Система британских элитных школ была вся построена на идее о том, что чем жёстче воспитание ребёнка, тем более пригодным он оказывается для задач управления страной, поэтому и заставляли заниматься спортом, и ходить зимой в шортах. А со своими благородными родителями ученик такой школы мог встретиться на пару недель в году. И родители принимали такие правила игры не потому, что у них не было инстинкта любви, а потому, что только так можно было научить молодого джентльмена эффективно защищать империю.
Почему в городской среде шестнадцатилетний юноша может позволить себе проводить весь день за компьютерными играми, не думая о будущем? Да потому что родители создали в его сознании совершенно ложный образ мира, в котором продукты питания появляются на столе как бы сами по себе.
Почему можно пренебрегать родителями? Да потому что с детства не приучили видеть зависимость личной сытости и безопасности от усилий этих самых родителей.
Бунт против родителей со всеми его я-не-возьму-у-вас-ни-гроша даёт бунтовщику душевное удовлетворение. Чем позже вы встанете на этот путь, тем позже вы станете духовным буржуа; т. е. чем дольше вы останетесь скептиком, сомневающимся, интеллектуально неудовлетворённым, тем лучше для вас. С другой стороны, конечно, это мероприятие с не-возьму-ни-гроша имеет практический смысл, поскольку ваши родители, по всей вероятности, завещают всё, что они имеют, вам, и удачливый бунтовщик в конце концов получит всё состояние целиком — другими словами, бунт — очень эффективная форма сбережения.
Наша история давала много материала для взращивания подобных программ. Но они — не чисто русский феномен. В благополучной Америке почва для произрастания «жертвенного менталитета» оказалась куда более плодородной.
И как можно убедить взрослого сменить программы, если он уже так сжился с ними, что не хочет видеть, откуда они взялись?
...Иосиф Бродский писал:
И теперь, и в дальнейшем старайтесь быть добрыми к своим родителям. Если это звучит слишком похоже на «Почитай отца твоего и мать твою», ну что ж. Я лишь хочу сказать: старайтесь не восставать против них, ибо, по всей вероятности, они умрут раньше вас, так что вы можете избавить себя, по крайней мере, от этого источника вины, если не горя. Если вам необходимо бунтовать, бунтуйте против тех, кто не столь легко раним. Родители — слишком близкая мишень (так же, впрочем, как братья, сестры, жёны или мужья); дистанция такова, что вы не можете промахнуться.
Мужское воспитание
Мой сын Святослав лет с пяти полюбил смотреть фильмы про викингов и древних греков. Он спал с деревянным кинжалом под подушкой, отважно рубил крапиву деревянным мечом и хвастался, что победит любого, кто посмеет на нас напасть. Я понимал всю опасность подобных иллюзий, но ничего поделать не мог, хоть и знал, что подобная наивная храбрость при первом опыте реального столкновения с болью и ненавистью очень часто обращается в трусость, причём пожизненную. В безопасных условиях Китежа многие наши дети вообще забывают об опасностях мира, подвергаясь заметным рискам при выходе в «большой мир».
Я понимал, что чем раньше Святослав узнает, зачем нужны мужчине мускулы и кулаки, тем больше шансов, что ему не придётся их применять. Но искусственно смоделировать такую ситуацию невозможно. Оставалось надеяться, что всё произойдёт само собой, а я или супруга окажемся рядом, чтобы помочь с правильной интерпретацией.
Святослав впервые подрался, когда ему исполнилось шесть лет и два месяца. Его противнику было девять лет, и силы были явно неравными. Но я наблюдал за происходящим из-за угла, тихо радуясь, что первый физический конфликт Святослава проходит в сравнительно безопасной форме. Соседский мальчишка был хоть и эмоциональным, но не злым и размахивал руками достаточно аккуратно, чтобы не поставить синяков.
Святослав узнал границу своих возможностей, понял, что драка — это больно. Но он не впал в истерику, а отступил с достоинством. Счастливый отец подсматривал из-за угла за тем, как его чадо трансформирует страх в «справедливый гнев» и с серьёзным лицом пытается ткнуть маленьким кулачком в грудь более крупному противнику. Получил, отступил и с явной обидой на лице поднял большой камень. Вот тут пришло время вмешаться. Я вышел из-за угла и громко скомандовал: «А этого не надо, положи камень!». Оба драчуна застыли, пытаясь предугадать мою реакцию.
В глазах Святослава я видел явное облегчение, всё-таки он не хотел развития конфликта с более сильным соперником. Моё появление в этой ситуации было воспринято с радостью и облегчением. Он ещё раз убедился, что папа ему нужен. Разумеется, если бы я начал наказывать ребят, я бы сбил и ощущение победы, и радость от собственного появления. Да и соседский мальчишка был не виноват — не сомневаюсь, что Святослав сам его спровоцировал на конфликт, отказываясь подчиняться во время игры. Поэтому я сказал просто: «Хватит, мужики, померились силами — теперь помиритесь».
Оба испытали облегчение от того, что я не ругаюсь и не наказываю. Это облегчение было столь велико, что стёрло недавнее ощущение взаимной обиды и злости. Они обменялись улыбками и пожали друг другу руки совсем «по-взрослому».
А вот другая история.
«Родители привели меня в гости. Там старший мальчик дал мне и своему брату боксёрские перчатки и сказал: пусть у вас будет поединок. Нам с противником было тогда по шесть лет. Я до этого драчливым был. И тут сильно ударил и выбил мальчику зуб. Мальчик заплакал. Я до сих помню, как он плачет. А во мне — жалость и стыд. Я чувствую: неправильно поступил. Тут пришла его мама и стала орать на меня, что я гад, и меня больше не пустят. И тут я решил, что я никогда больше не буду бить. Так и помню: у меня на руке боксёрская перчатка, но она теперь, как гиря, и рука отвисла».
Это дословные воспоминания взрослого человека о том моменте, когда в его детское сознание вошла новая программа поведения. По сути, она сыграла роль вируса!
До этого события мальчик был уверенным в себе драчуном, после — стал нерешительным и трусливым. Новая программа оказалась очень мощной, так как была записана на переживании собственной вины и сочувствии чужой боли. Умение сочувствовать — это прекраснейшее качество, которое надо развивать в своих детях. Именно оно, развиваясь, помогает взрослым получать счастье в семейной жизни, радоваться общению, вообще быть полноценным человеком.
Но в том конкретном случае способность сочувствовать породила боль. Семилетний ребёнок мог и не осознавать, что конкретно было причиной боли. Но в таком возрасте никто и не вдаётся в детали. Когда появляется боль, она порождает стремление от неё избавиться — раз и навсегда. Детский разум сделал неверный вывод из ситуации, наложив полный запрет на все программы, как-то связанные с возможностью причинить боль, — запрет на единоборства и даже на сопротивление чужой агрессии! Появляется новая программа — «Не драться, не рисковать причинением боли. Лучше быть слабым, чем виноватым и навлечь на себя гнев взрослых».
Оказавшийся рядом чужой взрослый усугубляет чувство вины и страха. Если бы рядом оказался любящий сознательный родитель, он бы смог сказать приблизительно следующее: «Ты храбро дрался и победил. Но будь аккуратным, когда проявляешь свою силу. Сила и умение драться нужны только для защиты слабых и для борьбы за справедливость. Научись быть ответственным за исход каждого поединка, который ты ведёшь. А пока извинись перед тем, кто испытал боль по твоей вине, постарайся компенсировать её своим искренним раскаянием и стремлением помочь».
Увы, подобного сказано не было. В нашей взрослой жизни бывает немало случаев, когда мужчина должен проявлять отвагу, умение защищаться и защищать своих близких. Если бы мальчик решил, что драться нехорошо, его можно было бы похвалить. Но он заодно отказался и от программы противостояния чужой агрессии.
Более того, по стечению обстоятельств через год на нашего героя нападают мальчишки из соседнего двора. Не бандиты-гангстеры, а его одноклассники, и он, уже не задумываясь, действует по той же программе, которую для себя выстроил.
«А через год на меня в школе напали мальчишки. Что-то им там во мне не понравилось. Я пытался убежать от них по дворам. И двое из них меня нагнали, я упал и закрылся, мой друг убежал, а меня на асфальте били ногами. Я не помню, было ли больно. Вот помню ощущение глухих ударов. И я просто жду — покажу себя слабым, и они уйдут. Даже мысли сопротивляться не было. Ждал, что пожалуюсь маме».
Заметьте, у пострадавшего даже не появляется мысли, что программа «не сопротивляться» ошибочна. У многих детей в аналогичных обстоятельствах пробуждается желание начать заниматься боксом, чтобы стать сильным и отомстить, или натравить старшего брата и его друзей на своих обидчиков. Кто-то после этого идёт в секцию бокса, кто-то начинает носить в школьном портфеле кастет, кто-то предаваться мечтам о друге-защитнике вроде Человека-паука. Так или иначе, столкновение с болью и унижением толкает большинство мальчишек на поиск силы. Но в нашем случае этого вообще не происходит.
«Я рассказал обо всём маме. Я думал, это как-то изменит ситуацию, тем более, что мама знала родителей мальчишек, которые меня били. Мама пошла разбираться, после чего её отношения с другими мамами значительно ухудшились, а мальчишки начали меня ещё и дразнить. С одним из моих обидчиков мы учились в одном классе. И он мне мстил, при каждом случае показывал своё превосходство. И давил меня, давил».
Ощущение унижения и опасности окружающего мира становится как бы постоянным фоном, на котором происходит развитие нашего героя. Теперь все его силы уходят на попытку защититься, закрыться от внешней агрессии. И самое печальное, что не к кому обратиться за помощью.
Его отец принимал мало участия в воспитании сына и вообще по большей части отсутствовал. Мальчик просто не знал, что свои силы можно развивать, что надо тренировать и волю к победе, и силу. Программа «пожаловаться маме», как вы понимаете, в детском социуме оказывается неконструктивной и заведомо провальной.
«Тут вернулся папа, которому обычно было на меня наплевать, и вмешался. Он договорился с отцом моего обидчика, и они решили дать возможность нам честно подраться. И мне ничего не объяснили. Я не хотел драться. Я не понимал, зачем это нужно. И я решил, что отец просто подло бросил меня. И я помню, что он стоит неподалёку и смотрит, как меня будут бить. И я его ненавижу. Он привык говорить: “Сын, это надо делать”. А зачем?»
Неудачное стечение обстоятельств программирует всю жизнь! Сначала принято детское ошибочное решение отказаться от самозащиты, а потом оно закрепляется как привычный образ поведения. И дальше отец, тот единственный, кто мог повлиять на пересмотр программы, лишь подтверждает её своими неловкими экспериментами!
Казалось бы, решение отца наконец вмешаться совершенно правильное. Но вмешивается он, исходя из собственного образа мира, не советуясь со своим сыном, не пытаясь понять его страхов и проблем. Для решительного, уверенного в себе мальчишки присутствие отца во время уличной дуэли было бы без сомнения желанной поддержкой. Но не в данном случае. До этого события отец практически не принимал участия в воспитании сына, никак не объяснил своих действий. Поэтому импровизированная дуэль могла включить в нашем мальчике только одну единственную программу, других там ведь и не было: «Мне хотелось опять лечь на землю, закрыть голову руками и молиться только, чтобы это быстрее кончилось». В результате сын чувствует себя неудачником, жертвой, но теперь уже не только перед одноклассниками, но и перед собственными родителями.
Те, кто наделён от рождения более живым умом и тонкими чувствами, подвергаются большему воздействию боли от столкновения с реальностью. Именно эта боль заставляет детский разум протестовать или же притуплять свои способности, закукливаться ради выживания.
Болезненный опыт впечатывается в образ мира предупреждением, чего не надо делать (или даже хотеть), чтобы не нарваться на боль. Так в сознание ребёнка входит программа, заставляющая отказываться от полноценной жизни, от мечты, риска, надежды.
«...Сейчас мне за тридцать, но я стремлюсь избежать любого конфликта на работе. А дома я деспот. Я настолько боюсь, что жена и дети выйдут из повиновения и вдруг поймут, что я слабый, что стараюсь не допустить мысли о возможности неподчинения моим командам. Но недавно я понял, что жена мне не доверяет. Она как бы боится меня. Или не меня? Иногда мне кажется, она понимает, что я, как маленький мальчик, в случае опасности просто лягу на землю и не буду защищать».
Чтобы переделать программу восьмилетнего мальчика, привыкшего чувствовать себя жертвой, родителям нужно тренировать его, при этом объяснять каждый свой шаг, приучая опираться на их поддержку. Только долгий опыт изгоняет сомнения.
Как мог бы по-другому высказаться отец в той ситуации?
— Сын, любую победу надо готовить. Давай я помогу тебе стать сильным, обрести внутреннюю уверенность. Тогда ты сможешь победить. Мы будем тренироваться вместе до тех пор, пока ты сам не скажешь: вот теперь я готов. Я пойду вместе с тобой и не буду вмешиваться в твой поединок с врагом, но я буду рядом, чтобы поддерживать тебя. И чтобы ты знал, что бы ни случилось, отец на твоей стороне.
Хочу сразу оговориться — я не сторонник детских драк. Но я исследовал сотни случаев развития личности и пришёл к выводу, что только личность, выросшая с сознанием собственной силы и «управляемости окружающего мира», способна быть великодушной и справедливой. Слишком часто слабые люди подменяют пацифизм откровенной трусостью и нежеланием брать на себя ответственность.
Обида
В два-три года начинается отработка отношений с родителями. И появляется образ обиды! Каким бы любящим и сознательным родителем вы ни были, всё равно не сможете избежать конфликта. Вы неизбежно станете препятствием на пути свободной воли ребёнка.
Золотой век безусловной любви заканчивается. Обида означает закрытие. Информация о мире, которая раньше легко и просто втекала в сознание младенца из сознания родителей, теперь проходит сквозь фильтры личного опыта и часто отбраковывается в спам!
— Я помню: я маленькая, я упала, меня занесло в повороте, я бежала на кухню и ударилась плечом. Мне было больно. И я смотрю снизу вверх на папу, а он смеётся. А что он смеётся? Не пожалел, а засмеялся. Значит, он меня не любит!
— Мне мама сказала: «Ты не знаешь», — резко оборвала меня, и я помню, как я решаю, что накажу родителей своим молчанием. Я помню, как думала: «Вы меня обидели, поэтому недостойны того, чтобы со мной разговаривать».
И постепенно эти невнятные ощущения и мысли кристаллизуются в программу обиды.
Сначала родители — боги, которые создают все блага этого мира, потом мы вырастаем и учимся обвинять наших родителей за то, что созданный ими мир не такой, как мы мечтали.
И за мечты обижаемся.... За то, что не сказали правду, не подготовили. За то, что были добрыми и позволили упасть в иллюзию, что и другие люди будут в восторге от наших детских капризов, и послушно поддадутся нашим манипуляциям!
Можно ли уберечь ребёнка от обид?
Я уверен, что нельзя!
Родители не могут всё делать идеально правильно. Ребёнок решает, что вы его не любите, раз не прибежали по его первому крику, или отправили спать, не дав досмотреть любимый мультик.
*
...Мы увидели что-то или нечто себе придумали и попросили об этом родителей. Родители же пообещали, а потом обманули. А когда ребёнок напомнил, его же и отругали.
Что произошло? Ребёнок понял, что о своей мечте надо молчать, иначе будет хуже. Заметьте, в программу, как вирус может вписаться не реальная обида, а нечто, что ребёнок себе придумал. Вы пошутили, а он не так понял. И не важно, что там было на самом деле. Увы, для программы реально то, что вошло в неё как образ, пусть он тысячу раз выдуманный.
Обиды, без сомнения, будут появляться. Родителям очень трудно проследить их появление. Но зато о них можно спросить. И если у вас есть традиция раз в день беседовать с ребёнком по душам, то он легко и откровенно расскажет вам о своей обиде. Особенно, если вы ранее уже заложили в него образ любви и поддержки, которую можно ожидать от родителей.
Дети не любят хранить тайн, если они знают, что родители их не высмеют и не накажут. Создайте атмосферу, при которой ребёнку будет легко проговаривать свои обиды.
Кстати, не надейтесь, что «утро вечера мудренее».
Обида, нанесённая вечером, должна и обсуждаться вечером, а не на другой день, потому что во время сна на неё лягут новые образы, она смешается со сновидениями и потеряет остроту. А значит, ребёнок может и не захотеть восстанавливать её в своём сознании и заново переживать. Но в таком случае не удастся и обсудить, что случилось, расставить все акценты, объяснить ошибки.